Жозе Дале — Награда

В жизни так бывает, что копаешь-копаешь, возделываешь свой сад в надежде скушать с него яблочко, а оно не растёт...
Два месяца я писала стихи. Два месяца бормотала себе под нос и поражала окружающих лёгкой невменяемостью. Вообще ничего не помню из февраля-марта 2010 г., как будто их и не было. И вот, наконец, свершилось — трясущейся рукой я щёлкнула мышкой и выложила в сеть. Два часа ночи, 30, вернее уже 31 марта. Самый конец весны.
Наутро я проснулась с ощущением, будто меня все ночь били железной палкой по голове. Еду в автобусе на работу, прислонилась виском к стеклу и удивляюсь: вроде целая жизнь закончилась, а ничего не изменилось. Промерзшее стекло показывает ту же зиму.
Собственно писательство, особенно стишата, вещь такая — крикнешь, а вокруг тишина. Никто не видит, никто ничего не замечает — и только я одна в целом автобусе знаю, какая я молодец. И даже в целом городе. И в целом мире.
Пускаю пузыри в стекло. Думаю, "ну, может, в следующий раз…"
А на работе тепло, пахнет кофе и супом — под контору мы приспособили квартиру в сталинской четырёхэтажке. Вход через подъезд, но у нас публика такая, что и в безлунную ночь на кладбище придёт, лишь бы помогли.
Работать не хочется. Да когда мне вообще работать хотелось? Пью кофе, нервничаю. Но потупить в монитор сегодня не судьба — уже в половине десятого звенит домофон. Клиент, будь ему неладно… Огромный Дмитрий Владимирович, который в дверной проём всегда входит, нагибаясь, сегодня почему-то аккуратно протискивается, внимательно глядя под ноги:
- Это не ваша случайно?
И тут мы замечаем странное мельтешение на полу: вместе с Дмитрием Владимировичем к нам ворвался котёнок. Мелкая, костлявая кошонка-черепашка с горящими глазами. Приплыли…
Это гадское чувство, когда проходишь мимо бездомных животных, старательно убеждая себя, что ничего нельзя сделать. А совесть зудит тихо-тихо, что врешь ты все, тебе просто лень напрягаться. Своё спокойствие и упорядоченная жизнь дороже. Подберет кто-нибудь.
Кошонку мы накормили. Была она такая худосочная, что каждая косточка на теле видна — Ленкин пирожок проглотила, не жуя, молоко выдула одним глотком. Мы повздыхали и выставили ее обратно в подъезд. Нельзя, совершенно нельзя ей здесь оставаться.
Но со следующим клиентом она влетела снова.
Её выставляли десять раз, и десять раз она забегала обратно, протискиваясь между ног, поджидая у двери. Упорное попалось животное.
На одиннадцатый раз меня сплющило не по-детски:
- Наташ, ну давай её оставим. Пусть живёт здесь, всё лучше, чем на улице. На выходные будем приходить кормить и убирать горшок. Сошьём ей бархатную подушечку, она будет с тобой клиентов принимать.
- Нет, у нас не детский сад. Ей здесь не место.
И черепашка снова отправилась в подъезд. А я осталась сидеть в таком душевном помрачении, которого у меня сроду не бывало.
- Слушай, тут котёнок бегает… Она маленькая, худая очень и черепаховая. Да, такая, как Ольгина Таська, вот прям совсем такая, как тебе нравится…
Трубка напряженно молчит.
- Жалко. И стыдно. У меня на душе сейчас скребут все бездомные кошки, мимо которых я прошла за свою жизнь. Знаешь, какую кучу наскребли…
Тишина.
- Это подросточек, не больше полугода. Очень голодная, она пропадет на улице. Там ещё снег лежит. Ну пожалуйста… Что ты молчишь?
И тут мировое пространство щёлкает в самое ухо:
- Да прокормим поди.
Радость такая была, что я и не упомню — даже новогодняя елка в третьем классе так не радовала. Распахиваю дверь, а там… никого. Нет отчаянной черепашки, ушла она, потеряв надежду, или соседская бабка-ведьма из подъезда выставила.
- А может, она наверх ушла? — пробухтела в ухо Ленка. Может. И я на ватных ногах иду наверх. Второй этаж, третий, четвертый, пятый… никого. Только пожарная лестница торчит — не полезет же она наверх, в конце концов. Исчезла славная настойчивая девчонка, пока я резину тянула, пропадет теперь ни за грош. Вот тебе и цена момента.
Села я на ступеньку и задумалась — заплакать или так посидеть? Вроде и слезы душат, и смысла нет — плакать вообще самое бесполезное дело в мире. Но решила все-таки поплакать. И тут слышу шорох за спиной, оборачиваюсь, а на пожарной лестнице сидит моя черепашка и смотрит на меня сочувственно.
Вечером я, наконец, выдохнула. Всех обзвонила, уведомила о пополнении в семействе, всё переделала, и с чугунной головой плюхнулась на диван, соображая, что бы ещё поделать. В кресле спала черепашка — накупанная, наетая до отвала, она чмокала во сне и сотрясала стены артиллерийской канонадой. С голодухи кишечник никогда нормально не работает.
И тут я вспомнила про стихи! Уже прошел целый день, наверняка кто-то их почитал и даже отписался — меня как ветром сдуло к компу.
- А это вот мне в самый раз читать — сюжетную последовательность стихов. Мне понравилось, не просто — очень. Кое-где читателю будет достаточно непросто найти верный ритм, да ладно, кому нравится — поймёт... Стихи — много замечательного.
- Ох, это был для меня большой труд, мой magnum opus на сегодняшний день. Я теперь даже какую-то потерянность ощущаю, как после развода. Но самое удивительное произошло сегодня — приблудилась к нам кошонка, живая душа. Отмыли её, накормили, сейчас дрыхнет на кресле. И знаете, я думаю, это моя награда за труд. Ещё утром мне казалось, что всё впустую, что я в очередной раз плюнула в вечность, а сейчас так рада, будто мне присудили "Букера" и шоколадную медаль впридачу дали.
- Надо же. И как назвали животное?
- Зоя.