Леди Лина - «Ведьмин кот»

…Ведьма была маленькая и – для людей – довольно тощая. Одной рукой она цеплялась за дверной косяк, а второй прилаживала над входом подкову. Получалось криво, как она ни старалась. Длинные широкие рукава свешивались с кистей и падали ей на лицо. Ведьма фыркала, дергала головой, убирая их. Наконец, удовлетворившись результатом, подхватила двумя руками длинный подол, присела, и, еле слышно пискнув, спрыгнула с табуретки.
Тогда я подошел к ней, приветствуя, потерся о ноги головой и сел рядом. Аккуратно обернул лапы хвостом, мурлыкнул тихо и прищурился: " Что скажешь?"
Ведьма ойкнула, увидев меня, потом присела на корточки и протянула мне руку раскрытой ладонью вверх. Я оценил. Знакомство начиналось по правилам кошачьего этикета – она предоставила мне возможность обнюхать ее. Руки моей ведьмы пахли травами, а ее непомерно широкие рукава – пылью и даже немного мышами. Наверное, только что на чердак лазила. Может, и подкова эта смешная оттуда. Хорошо, что у нее в доме есть мыши. Ведьмин кот – это, конечно, очень почетно, но накладывает обязательства... Не могу же я, в самом деле, гоняться за листьями и бумажками, словно котенок. А мышь поймать – это, согласно традиции, серьезно и вполне достойно ведьминого кота.
Вот и сижу перед ней теперь, смотрюсь в прозрачные серые глаза.
Всему, что должен знать ведьмин кот, меня учила старая Хенда. Она ничего не видит уже десяток лет, но безошибочно чувствует суть стоящего перед ней. Когда меня увидела – вытянула руку вперед, попробовала засмеяться, но у нее не вышло. «Этот кот, - говорит, – настоящий ведьмин». Она почти не понимает людей, даже своих сестер – ведьм, но уже разговаривает с животными. Разговаривала со мной. Она была мудрой наставницей – и последним ее советом было: «Иди к своей ведьме, мой мальчик, она уж давно тебя ждет».
И я отправился: шел, не чувствуя себя, пока передо мной не оказалась открытая калитка. Сначала я подумал, что за ней – Хенда: что-то необъяснимое и родное звало меня туда, словно я вернулся к давно забытому, но когда-то очень любимому человеку. Вошел.
… – Тебе имя нужно. Хорошее. И звучное чтобы. Вон ты какой солидный. Черныш тут не подойдет, хотя ты здорово на ведьминого кота смахиваешь. И цветом, и глазами. Может, будешь Гризелом? Ничего звучит.
Я согласно трусь щекой о ее ладонь. Подходящее имя. А потом фыркаю в усы: «Смахиваю?» Вообще-то я и есть ее кот.
***
Просыпаюсь я от невыносимого грохота. Вскакиваю, выгибаю спину, топорщу хвост – где? Кто напал? «Ведьма!» – проносится мысль в голове. Я вижу ее и чувствую облегчение – жива. Прижалась к стенке и смотрит огромными круглыми глазами на осколки на полу. Я вздыхаю, расслабляюсь и опускаю хвост. Ну, что она натворила?
Пол усеян мелкими осколками – это надо ж так красиво разбить! Кое-где между половицами попадаются сухие травинки . И пахнет цветами. Это еда какая-то?
«… Ведьмин кот обязан разбираться во всех ее снадобьях. Это не значит, Гризел, что нужно в каждое совать нос! Достаточно будет отличать одно от другого.» Хм. Учили меня, учили. Подхожу к ведьме, поднимаю голову и вопросительно смотрю на нее. Она беспомощно улыбается мне и садится на корточки, чтобы погладить.
– Видишь, Гризел, что случается. Сухоцвет весь рассыпался. И где я новый возьму?
Моя ведьма встает, вздыхает и идет за метлой. А почему она еще ни разу ее не использовала по назначению – для полетов?
***
По вторникам приносят почту. Моя ведьма с утра у окна – как только шляпа почтальона уплывает дальше по дороге, она вскакивает и бежит, подхватив юбки, к почтовому ящику. Я выхожу к воротам за ней. Ящик у нас старый, висит криво, и краска с него облупилась. Но ведьма смотрит на него так, как будто это драгоценный ларец с сокровищами. Из-под приоткрытой крышки ящика торчит угол бумажного листа. Она берется за него рукой, сглатывает так, что я слышу, зажмуривается и резко выдергивает лист. Открывая глаза, шумно вдыхает открытом ртом. Потом смотрит на лист, переворачивает его, взятый вверх ногами. Я тоже вглядываюсь в написанное. Обычный газетный лист. Такие всем приносят. И тут моя ведьма опускает руку, бредет в дом, а там кладет газету на стол, садится в свое кресло. И плачет. Съеживается вся, прислоняется лбом к коленям, слезы текут по лицу и она вытирает их краем ладони. Я вспрыгиваю к ней. Бестолково мурлычу, тычусь носом в щеку – слезы у нее холодные, и, наконец, сворачиваюсь на коленях клубком. Она гладит меня мокрой от слез рукой и улыбается уголками губ. В тот вечер я заснул у нее на коленях, а утром обнаружил, что она так и осталась в кресле в неудобной позе. Спит, закинув голову на спинку, и дышит почти неслышно. Пожалела меня прогонять.
***
За все время, что я здесь живу, мышей было слышно раза три. Одна пробежала, шурша, вчера ночью за стеной, и еще пара пищала в старом сене на чердаке. Вот сейчас самое время их поймать. Отправляюсь на чердак, подняв хвост трубой. Моя ведьма шьет у окна, наклоняется низко, так, что косы пол метут.
Когда я уже слышу шорох мышиных лап и, приникая к полу, готовлюсь броситься на выходящую из норы добычу, вдалеке раздается раскат грома. А вслед за ним сверкает белая молния, и блики от нее пробегают по пыльному чердачному окну. Моя мышь забивается обратно в свою щель, а я топорщу усы и подавляю желание немедленно замурчать, успокаивая самого себя. Я! Боюсь! Собачьей! Грозы!
Слышу, как внизу ойкает, роняя шитье, ведьма. Собираю остатки воли в лапы и иду к ней. Вместе не страшно.
– Гризел, ты где? – она уже зовет меня и, увидев, наклоняется и хватает на руки. – Кот мой, котик, смотри, гроза! Ты не боишься? А я боюсь. Не уходи, с тобой не так страшно.
Она зажмуривается и быстро-быстро гладит меня по встопорщенной шерсти. Прижимаюсь к ее щеке своей. Вместе нам не страшно, не страшно будет… Боюсь. И ее жалко.
…Не знаю, сколько мы так просидели, но, когда гроза закончилась и резко стало светло, мы поглядели друг на друга с недоумением – чего, дураки, грозы боялись,– и расхохотались. Тихонько засмеялась она, прикрывая рот ладонью, зафыркал в усы я. Гроза прошла, живем снова, все хорошо, мы живые и вдвоем! Радуемся как дети, забыв, что несколько минут назад тряслись от страха, отворачиваясь от каждой молнии. Она разжимает руки, и я удобно устраиваюсь у нее на коленях, мурлычу от души, заглядывая снизу ей в глаза. Какое счастье, что у мня есть своя ведьма!
***
Вечером я выхожу во двор: проверить, все ли в порядке. Осенью темнеет рано, я уже сливаюсь с сумерками. Поднимаю голову вверх – звезд еще не видно, зато над самой нашей крышей мерцает серпик луны. Молодой месяц. Такой же, как был в тот вечер, когда я в первый раз сюда пришел.
– Подойди, мальчик мой.
Я дергаюсь и инстинктивно прижимаю уши. А потом вижу: моя наставница, старая ведьма Хенда стоит в темноте за калиткой. Бегу к ней, стараясь не думать, что значит ее визит. Она улыбается, наклоняется, треплет меня за ухо.
– Да знаю я, что ты хочешь спросить. Ту ли ты ведьму выбрал. А сам как думаешь, – она вдруг улыбается снова, – ту?
– Ту. – Я удивляюсь тому, что совсем не испытываю сомнений. И чувствую, что отвечаю – сейчас, старой Хенде, – правильно. Мы беседуем еще долго-долго, но к ночи я уже тороплюсь: мне нужно к моей ведьме.
– Вот и хорошо, мой мальчик, я за тебя спокойна. А знаешь, – она понижает голос, и мне кажется, что сейчас старая ведьма подмигнет, – эта девочка, которую ты выбрал, – она же не ведьма!
Я, ведьмин кот, стою один посреди ночи, не могу шевелиться и даже думать не могу. Поднимаю голову – в глазах отражается одинокий молодой месяц.
***
Обычно ведьмы пользуются передающимися из поколения в поколение наговорами. Но моя не-ведьма тоже бормочет себе под нос заговоры. Не настоящие, конечно, они у нее сродни моему мурлыканью – когда счастлива и когда несчастна. Сидит с ногами на стуле и, нахмурившись, упоенно строчит в старой тетрадке. Небось, бабушкина. Я подхожу поближе, чтобы потереться о ее ноги.
– Гризел, – она скашивает на меня вниз глаза. – Вот как лучше: «пустые небеса» или «бездонные»?
Я даже сел. Вот это вопрос! Что ж она такое сочиняет?
Тянется ко мне почесать за ухом.
***
Лежу на ее кресле, прикрыв глаза. Она мечется от полки к полке: вытирает пыль. И поёт.
… И ведьма на метле летит, и кот сидит на черенке, и я смотрю в глаза луны и не боюсь пустых небес...
Я тоже больше не боюсь пустых небес. Пусть и не полечу никогда с ведьмой на метле. Буду охранять дом от мышей и злых духов, первым слушать новые стихи, путаться у нее под ногами во время уборки и приходить утешать каждый раз, когда она что-нибудь разобьет. А еще напоминать ей, что уже ночь, и мурчать для нее, пока не заснет. Каждую ночь.