ТУАЛЕТНЫЙ КОТЁНОК. Олеся Луконина

Таня работала в туалете при парке культуры и отдыха. Уборщицей. Мыла всё внутри и подметала снаружи. А ещё убирала летний театр, сторожку и административный домик.

Есть такое средство для чистки унитазов — «Туалетный утёнок». А вот Таню дразнили «туалетным котёнком». Но она лишь доверчиво улыбалась глуму и обидным словам. Возможно, это и была самая правильная тактика, если бы Таня выбрала её нарочно. Возможно, какой-нибудь священник мог бы сказать ей, что Христос учил прощать оскорбляющих нас.

Возможно.

Но ему пришлось бы слишком долго объяснять Тане всё это. У неё не хватало какой-то хромосомы. Или была лишняя. Этого Таня тоже не могла понять, как и всего остального, что говорили о ней сторож парка дядя Паша и какой-то пришедший к нему в будку мужик. Она нечаянно услышала их, когда искала среди кустов больного чёрного кота.

Кот пришёл сюда недавно, вернее, приполз, ему было очень плохо, и он норовил спрятаться под кустами. Таня даже в сторожку заглянула, но тут же извиняюще улыбнулась и торопливо отошла, споткнувшись о торчавший из земли камень.

Таня вообще была неуклюжей. И не могла понять и запомнить очень многие слова. Но интонацию, с какой эти слова произносились, она улавливала очень хорошо. Вот и поспешила прочь, спотыкаясь и едва не падая. Потому что голоса чужого мужика и дяди Паши стали злыми. Очень злыми. А потом дядя Паша даже вытолкал мужика за порог сторожки и запустил ему вслед бутылкой, которую тот принёс. Бутылка разбилась на несколько блестящих острых осколков, вокруг тут же разлилась вонючая лужа, и Таня ещё больше испугалась.

Осколки надо было собрать. Но она боялась выглянуть из-за дерева, за которым пряталась, потому что мужик прошёл совсем рядом с нею, противно ругаясь. От него исходила злоба, ярко-красная, как кровь. А дядя Паша взял метлу и пошёл заметать осколки в совок. Таня вздохнула с облегчением. Она не понимала, отчего дядя Паша, всегда такой добрый, так рассердился на мужика.

— Вот же тварь, какую херню городит, — гневно бормотал тем временем тот, с грохотом ссыпая осколки в ближайшую урну. — Чтобы я… да такое дитё тронул… — он задохнулся и потёр ладонью левый бок. Потом заметил Таню, выдавил короткую улыбку и успокаивающе помахал ей рукой — мол, ничего.

Таня совсем перестала бояться, вышла из-за дерева и пошла дальше искать чёрного кота. У того всё лицо покрылось коростой, надо было ему помочь. Ну, хотя бы покормить. Часто такая короста пропадала, если кот хорошо ел и подолгу грелся на солнышке. Хотя многие из тех приезжих, что гуляли в парке со своими детьми, старались прогнать больных котов или ходили жаловаться директору парка тёте Любе.

Тётя Люба Таню не ругала, зная, что та сразу начнёт плакать. Она вздыхала над Таниными котами и приносила ей какие-нибудь лекарства или мазь, объясняя, как надо давать таблетки или мазать коросту и раны. Таня старалась запомнить.

Корм для котов тоже покупала тётя Люба. Она была маминой подругой, а когда мама умерла и Таня осталась с дедушкой, взяла её на работу в парк. Таня приносила дедушке получку и радовалась его похвале.

Она вообще почти всегда радовалась. Яркому солнцу с утра или, наоборот, тёплому дождю. Весне, когда деревья в парке, ещё не одевшись зеленью, покрываются нежными, тонко пахнущими цветками. И осени она тоже радовалась, потому что осенью на море опускались перелётные утки, осыпалась, шурша, листва, и среди ветвей можно было разглядеть наконец скворечники, которые мастерил и развешивал по весне дядя Паша.

«Счастливая ты, Татка!» — не раз со вздохом говорил Тане дедушка, лохматя ей волосы своей большой рукой, и Таня смеялась и энергично кивала, соглашаясь, хотя не вполне понимала, про что он. Но голос его был добрым. Дедушка вообще редко ругал Таню, хотя она не раз слышала, как соседки, баба Маша или баба Дуся, вздыхали и приговаривали: «За что Грише такой тяжкий крест на старости лет?»

Крест — это была она, Таня. У неё на шее тоже висел маленький золочёный крестик, и он вовсе не был тяжёлым. Но она знала, что не такая, как все. Уродливая. Дети показывали на Таню пальцами, а те, что постарше смеялись над ней и выдумали этого самого «туалетного котёнка». У Тани был нос уточкой, низкий лоб, большой рот и маленькие, косо посаженные глаза. Осознать это всё она тоже не могла, но сравнивая своё отражение в зеркале с лицами девочек, которых видела в парке, понимала, что не такая, как они. Хуже.

Зато парковые коты Таню любили, бегали за нею по пятам, валялись на солнышке возле туалета, требовали, чтобы она гладила их, тёрлись об ноги. Кроме них, Таню любили дедушка, тётя Люба, дядя Паша и мама, пока не умерла и её не положили в яму в большом красном ящике.

Однажды Таня подумала о том, что дедушку тоже положат в яму в красном ящике. От этой мысли она заплакала и плакала долго, пока не устала.

Парковые коты иногда тоже умирали, и дядя Паша рыл для них ямы в самом дальнем и заброшенном углу парка, куда не заглядывали гуляющие дети. Опускал в ямки завёрнутых в тряпьё котов и засыпал землёй. Он научил Таню класть на получившиеся холмики конфеты, которые потом расклёвывали птицы.

А к той яме, куда опустили маму, дедушка Таню больше никогда не водил.

И вот Таня допоздна задержалась в парке. Темнело, и дядя Паша вот-вот должен был запереть входные ворота на большой замок. Перед этим он всегда окликал Таню, чтобы выпустить её наружу, и теперь она заторопилась, домывая туалетное крыльцо. Коты внимательно наблюдали за нею. Они и жили под этим крыльцом, а рядом стояли в ряд их разномастные мисочки для еды и пластиковое корытце для воды — на всех одно.

Внезапно Таня вздрогнула и подняла голову, почувствовав на себе ещё чей-то взгляд. Человеческий. На скамейке под «невестиным деревом» кто-то сидел. Какая-то тёмная фигура. Дерево весной цвело мохнатыми белыми цветками, и тётя Люба объясняла, что это «невестино дерево», а Таня запомнила.

Она поглядела вниз — котов у неё под ногами уже не было, скользнули под крыльцо. Они не любили и боялись чужих, слишком часто люди их обижали.

— Девочка, — позвал Таню незнакомец тихим мягким голосом. — Ты здесь работаешь?

Таня кивнула. Она не испугалась и даже не насторожилась, как коты, такая функция просто не была в неё встроена, как сказал бы дяди Пашин сын Витёк. Она стояла, продолжая сжимать в руке сырую тряпку и с любопытством глядя на незнакомца, который поднялся со скамьи и как-то сразу, будто бы одним плавным движением, очутился рядом с нею. Он был каким-то тонким, узким и очень высоким, так что Тане пришлось задрать голову, чтобы в подступавшей полутьме разглядеть его лицо. Он не казался злым, как давешний мужик с бутылкой. Большие глаза глядели пристально, по-доброму, высокий лоб плавно переходил в блестящую лысину. Он был немолодой, но и не старик, как Танин дедушка.

— Ты не находила здесь больного кота? — продолжал незнакомец.

Таня пожала плечами и коротко ответила:

— Много, — и улыбнулась.

Она чаще отвечала одним, иногда несколькими словами, самыми простыми, какие знала. Но улыбалась почти всегда.

— Недавно, — пояснил незнакомец, так же коротко, словно подражая ей.

Таня оглянулась на дверь туалета. Её напарница, тётя Аня, принимавшая деньги от посетителей, недавно ушла, её рабочий день закончился. Под её столом, в картонной коробке, Таня обычно и размещала разных доходяг, которые иногда обнаруживались в парке. Сейчас там как раз лежал тот, с лицом в коросте. Ещё у него, наверное, болело что-то внутри, потому что он стонал, когда не спал. Скулил, как собака. Он был чёрный, с белыми пятнами, со слипшейся шерстью.

— Вот же урод, — в сердцах говорила про него тётя Аня. Таня каким-то чутьём понимала, что без неё напарница давно бы чёрного кота выбросила. Он никому не нравился, кроме Тани. Он истекал какой-то жидкостью и вонял.

Таня повернулась, зашла в туалет и вынесла на крыльцо коробку с котом. Тот даже не пошевелился, оказавшись снаружи, хотя Таня пощупала его перед тем, как выносить. Он был тёплым. Значит, не умер. Умершие коты были холодными и твёрдыми.

— Вот, — сказала она, протягивая незнакомцу коробку. — Это… ваш?

— Мой, — выдохнул тот, выхватывая коробку и ставя её наземь.

Дальше случилось чудо, если бы Таня могла так называть то, что произошло. Чёрный, липкий, весь в коросте, струпьях и щедро размазанной Таней мази кот после того, как незнакомец положил на него узкую крепкую ладонь, поднялся на ноги. Встал, чуть покачиваясь, но стоял твёрдо. Короста и струпья опали с него вместе с мазью, как опадают по осени сухие листья.

Он внимательно посмотрел широко раскрывшимися горящими глазами в лицо незнакомца. Один глаз у него был зелёным, другой — голубым. Незнакомец покачал головой. Они смотрели друг на друга, будто обмениваясь словами, не слышными Тане. Та рассмеялась, почувствовав себя совершенно счастливой. Чёрного не придётся опускать в яму завёрнутым в тряпьё.

Оба повернулись к ней. Глаза кота всё ещё ярко светились, и глаза незнакомца засветились тоже. «Он, что ли, кот?» — подумала Таня, слабо удивившись.

— Ты спасла моего друга, — негромко сказал незнакомец. — Ты спасаешь их всех. Я могу что-нибудь для тебя сделать. Чего бы ты хотела?

Оба продолжали смотреть прямо на Таню, которая добросовестно задумалась, наконец выпустив из рук тряпку, шлёпнувшуюся возле её замурзанных кроссовок.

Чего бы она хотела?

Много денег, чтобы отдать их дедушке, а тот порадовался бы?

Много конфет, чтобы есть самой и класть под деревьями, где смирно лежат в ямках коты, угощать детей, чтобы те её не дразнили, чтобы полюбили её?

Неожиданно Таню осенило. Она поняла, чего хочет больше всего на свете.

— Хочу стать красивой, –выдохнула она, доверчиво глядя на незнакомца и кота. Это была очень длинная фраза для неё.

Незнакомец и чёрный переглянулись, и первый задумчиво произнёс что-то вроде: «хм». А чёрный кивнул, по-настоящему, как человек, и Таня опять разулыбалась. Они были хорошие, хотели сделать ей как лучше.

Если бы они сделали её красивой, её бы все полюбили. Перестали бы её дразнить.

— Закрой глаза, — велел Тане незнакомец, и она послушно сделала, как он сказал. Закрыла глаза и почувствовала, как его узкая жёсткая ладонь ложится ей на лоб, полностью его накрывая.

Неожиданно ей в виски ударила боль, да такая, что она не в силах была даже закричать. Только тихо застонала. Боль была как ослепительная белая стрела. Она как будто проткнула Танину голову от виска к виску, так же мгновенно вылетела и пропала. Таня открыла глаза.

— Слушай, Панкрат, ты же полностью изменил её геном, — восхищённо и с лёгкой укоризной проговорил кот.

— А как бы ещё я сделал её красивой? — пожал плечами незнакомец, отнимая руку от Таниного лба. — Но не знаю, сделает ли это её счастливой…

— Счастливой она как раз была, — с грустью сказал кот. Таня понимала каждое их слово, которыми они мысленно обменивались, считывала каждую их эмоцию. Ноги у неё неожиданно ослабели, и она опустилась наземь рядом с валяющейся там тряпкой. Коты вдруг окружили её пушистой разноцветной стаей, повылезав из-под крыльца и строго глядя на чужаков.

— Вы волшебники? Маги? — хрипло спросила Таня. Все эти слова откуда-то сами брались у неё в голове, она слышала их и раньше, просто не знала, что они означают. Теперь знала.

Кот и незнакомец молча переглянулись, улыбнулись и растаяли в невесть откуда налетевшем тумане. Да, они точно были волшебниками, решила Таня.

Она вскочила, взлетела по ступенькам крыльца и распахнула дверь. В простенке туалета висело помутневшее зеркало, Таня ринулась к нему и замерла.

У той, что смотрела на неё из зеркальной мути, было тонкое лицо с чуть вздёрнутым носом и серыми, широко поставленными глазами. Светлая чёлка кудрявилась над высоким лбом. Длинные ресницы, пухлый рот, точка родинки над верхней губой. Это было её настоящее лицо, а не карикатура на него, с какой она жила много лет.

Дядя Паша не узнает её. Дедушка не узнает. Её никогда не станут дразнить туалетным котёнком.

— Я больше не буду здесь работать, — с силой проговорила Таня, обращаясь к самой себе и котам, смирно рассевшимся вокруг неё. И горько заплакала.

Она присела на корточки, и коты полезли к ней на руки, тычась ей в лицо усатыми мордами.

— Я буду вас кормить, — всхлипывая, обещала она. — буду приходить.

Но, говоря так, она уже знала, что это ненадолго. Вся её жизнь должна была измениться.

«Почему ты не попросила его вернуть маму? — спросил голос у неё в голове, теперь уже её собственный. Раньше она никогда его не слышала. — Ты до этого даже не додумалась. Красавицей захотела стать? Дура».

— Заткнись, — выпалила Таня и зарыдала ещё горше от того, что теперь уже ничего нельзя было изменить.

Маги ушли.

«Не знаю, сделает ли это её счастливой…»

Она снова плакала, пока не устала, как в тот миг, когда поняла, что и дедушка может умереть.

Наконец она утёрла рукавом мокрые щёки, потрепала котов по пушистым спинам и встала.

Ей надо было запереть туалет и отнести ключ в сторожку.

Из всех репродукторов парка вдруг полилась тихая музыка, которую включил дядя Паша. Таня откуда-то знала, что это Гендель.