Завтра. ОЛЬГА СУСЛИНА
Он сидел на крыше. На остывающей после жаркого дня циновке. Его свешенные с самого края ноги болтались в, казалось бы, беспорядочном, бессмысленном, понятном ему одному ритме.
Левая нога, левая, правая, левая…
И опять…
Звучащий в голове в такт покачиванию ног похоронный марш проигрывался уставшим сознанием снова и снова, как зацикленная на одной мелодии старая патефонная пластинка.
Димка видел такую однажды. В музее. Давно, кажется, в пятом или шестом классе…
Хотя, сейчас это уже не важно. Все не важно.
Ведь его, Димки, почти нет. Почти не осталось. И перемигивающиеся далеко внизу огни ночного города, словно заколдованные светлячки в ночь на Ивана Купала.
Манят. Подталкивают. Зовут сделать последний шаг…
Димка смахнул вновь побежавшие из глаз слезы. Соленые, горячие. Еще живые.
Постыдные.
Настоящие мужчины, они ведь не плачут! А он, Димка, наверно бракованный. Может поэтому у него все так. Все шиворот навыворот. Все не по-настоящему – друзья, девушка. Никого рядом, как оказалось, нет.
А теперь вот и бабушки не осталось...
Тоже его, Димку, предала.
Бросила. Ушла, не попрощавшись.
Сбежала как будто. И холодные уже к его приходу морщинистые ее ладони, в которые уткнулся, не сумев сдержать слез, прибежав со школы после скомканного звонка матери, стали последней каплей.
Последним брошенным на весы камушком.
Сейчас, сидя здесь на остывающей после дня крыше, Димка вдруг отчетливо понял, что камешки эти копились в его жизни всегда. Разные. На первый взгляд непохожие.
Некоторые неповоротливые, тяжелые, как булыжники. К таким Димка относил уход из семьи отца. Быстрый, болезненный. Потому что там, в другой семье – ждали.
А он, Димка – мужик. Он вырастет и обязательно поймет. Справится. Сколько ему-мужику тогда было? Семь? Восемь?
Были камни круглые. Безликие, серые. Как предатели-друзья, покатившиеся по улице, как эти самые камни, вместо того, чтоб протянуть попавшему в беду Димке руку.
Кого волновало, что в той драке, где он за правду один против четверых оказался, ему руку сломали?И шрам вот на всю правую половину лица как память оставили.
Урод. Так его потом называли.
А мать только отворачивалась. То ли слезами своими обидеть еще больше не хотела, а может…
Встречались на Димкинах весах камни острые. Ломаные. Гранитные. Способные своими гранями не хуже ножа резать. Как изменщица Светка, первая Димкина нежная любовь.
Любит, в ответ говорила. Обожает даже. Вот только у Макса из шараги мотоцикл. И отец карманные деньги дает. А он, Димка… Встретит еще кого-нибудь. Найдет себе попроще…
Только он не хочет искать. Ничего больше не хочет. Зачем? Все равно всегда один остается.
Бабушка, в которой Димка души не чаял – и та от него ушла.
Устал он. Замучился...
А сейчас вот выдохнет. Освободится. Прекратит все.
Вычеркнет себя из этой жизни, как вычеркивал непослушные слова из оставленной матери записки. Он сам не знал, зачем ее написал. Что сказать силился.
Ей ведь тоже все равно давно. Своя жизнь параллельная. Муж новый, который на Димку, как на досадную помеху смотрит. И дочка вот – сестренка Димкина, в животе уже.
А он, Димка…
Не будет больше думать. Все равно никому не нужен.
Подтянув к себе колени, Димка встал. Бросил последний взгляд на раскинувшийся внизу город. Шагнул, педантично выравнивая круглые носки белых, поношенных кроссовок с острым, ровным краем совсем уже остывшей крыши и …
Мяу!
Мяу мяу мяу…!!!
Громкий, привлекающий к себе внимание кошачий крик разорвал опустившуюся на крышу многоэтажки тишину.
Димка замер. Покачнулся с уже занесенной над краем левой ногой. Выровнялся.
И неуверенно, будто не веря сам себе, обернулся.
Она сидела в метре от него. Сидела неподвижно. Словно один из неживых Димкиных камней. Но при этом все так же громко мяукала.
Мяу!
Мяу мяу мяу…
Маленькая, похожая на нахохлившегося воробья, серая кошка. Ее отдающие металлическим блеском в свете луны глаза в упор смотрели на Димку. Пасть беспрестанно открывалась. А гибкий хвост методично качался из стороны в сторону.
- Чего тебе? - неуверенно спросил Димка и дернулся в ответ на очередное кошачье “Мяу!”
С кошками Димка ладил прямо-таки не очень. Не потому, что не любил или обижал. Нет вовсе. Не умел просто.
Мать заводить не разрешала. А старый бабушкин Пират, чьи фотографии Димке довелось видеть в фотоальбоме, умер еще до того, как он, Димка, научился связно разговаривать.
И, наверное, поэтому сейчас, стоя здесь, на краю крыши, слушая разрезающие ночную тишину кошачьи вопли, Димка совершенно не понимал, что делать...
А вот серая безымянная кошка, живущая на чердаке под этой самой крышей, отчет своим действиям отдавала прекрасно.
И потому, наплевав на саднящее уже горло, продолжала упорно мяукать.
Мяу! Мяу! Мяу…Ну же! – казалось, слышалось между ее криками.
И растерянный, взмокший под кошачьим взглядом Димка сделал первый, маленький шажок от края по направлению к сидящему напротив него зверю.
Кошка вскочила. Заметалась. Закружилась серой юлой на одном месте. Отбежала от внимательно наблюдающего за ней подростка еще чуть дальше вглубь крыши и снова замерла.
Мяу!
Мяу, мяу, мяу…!!!
Установившаяся ненадолго ночная тишина вновь наполнилась призывным кошачьим мяуканьем…
*****
Юлька смотрела в окно на стоящую напротив ее дома высотку и до боли, до ломоты в костяшках сжимала кулаки. Ее губы беззвучно шевелились, врывающийся в открытое настежь окно прохладный ветер, словно цепной пес, трепал висящие по бокам от девушки занавески.
Юльке не было до них никакого дела. Все ее внимание было приковано к крыше многоэтажки и разворачивающемуся там действию.
Она наблюдала за ним уже двадцать минут. Двадцать долгих, наполненных кошачьим мяуканьем и заполошным стуком собственного Юлькиного сердца мгновений.
Спасатели были уже рядом. И врачи. И даже милиция. Юлька слышала их раздающиеся пока еще далеко, но неуклонно приближающиеся сирены. Она вызвала их всех сразу.
Вызвала сразу, как только поняла, что застывшая на краю крыши тень, из-за которой раздаются разбудившие Юльку кошачьи вопли – ни что иное, как надумавший свести счеты с жизнью человек. Мужчина.
Парень. Ее, Юлькин, ровесник? Подросток?!
С такого расстояния, да еще в темноте, детали были различимы плохо, но настойчивое, призывное кошачье мяуканье Юлька слышала прекрасно.
И продолжала про себя просить неизвестную ей кошку не замолкать! Не останавливаться!
Не бросать оказавшего этой ночью на крыше человека одного! Продержаться еще чуть-чуть! Еще совсем немного….
И кошка, будто слыша немые мольбы застывшей у окна Юльки, по-прежнему мяукала.
*****
Димка отошел от края на метр. Медленно. Зачарованно. Не отрывая взгляда от светившихся в темноте кошачьих глаз.
Его ссутуленные, еще по-детски угловатые плечи мелко вздрагивали. Горячие слезы вновь чертили дорожки по бледным, осунувшимся щекам.
До боли хотелось кричать. Выть…
Но Димка держался. Боялся спугнуть этим своим порывом застывшую напротив неожиданно притихшую, буравящую его взглядом серую кошку. Он устало опустился на колени и протянул руки.
И уже было хотел отдернуть их обратно, испугавшись этого своего идущего откуда-то с глубины порыва…
Но кошка оказалась быстрее.
Маленькая серая кошка уже была там. В этих самых протянутых Димкиных руках. В ставших невероятно крепкими Димкиных объятиях.
Она, прекратив наконец мяукать, уткнулась холодным влажным носом куда-то в изгиб Димкиной шеи. Смешно фыркнула от скатившейся прямо на ее острую мордочку горячей соленой капли и замурчала…
*****
С крыши их спустили вдвоем. Заплаканного, дрожащего Димку и прижатую к его груди кошку.
Димка ни на минуту, ни на секунду не соглашался отпустить прижавшееся к нему животное!
Только лишь покрепче перехватывал скользящие по футболке лапы и как-то беззащитно тыкался в мягкий серый загривок. Дышал. Чувствовал.
И каким-то шестым чувством, пробивающимся робким ростком сквозь детскую душу, понимал – больше он не один.
Протиснувшаяся сквозь толпу набежавших после приезда спасателей зевак Юлька кое-как проскользнула к окруженному взрослыми подростку.
Протянула руку, коснулась самыми кончиками пальцев серой, свернувшейся в клубок на груди парня кошки. Бросила взгляд на пересекающий всю правую половину лица, кажущийся нарисованным в свете автомобильных фар, шрам.
На острые скулы и тени, залегшие под глазами, будто наложенные кем-то безжалостным мазки…
И быстро, пока еще не передумала, не растерялась, не струсила… сунула в разжавшуюся от удивления руку клочок исписанной неровным почерком бумаги.
И долго смотрела вслед увозящей парня с кошкой машине скорой помощи. Улыбалась. Будто знала, чувствовала, что скоро увидит эту парочку снова...
*****
Димка и сопровождающий его фельдшер скорой помощи застали мать с отчимом, выбегающими из квартиры. Одеты небрежно, второпях будто. Глаза на мокром месте… В руках записка Димкина.
Замерли оба. Секунду-вторую смотрели, не веря. А потом бросились. Накинулись рывком, чуть с ног не сбив.
И все гладили, обнимали. Шептали чего-то. Сдавленный в объятиях Димка за всхлипами слов так и не разобрал...
Это уже потом. Дома. Глаза в глаза. Тяжелый разговор был.
Давящий, вскрывающий застарелые, наболевшие гнойники на самых родных, ставших от чего-то чужими душах.
И Димка опять плакал. И комкал руками отворот халата прижимающей его к груди матери. И первый раз прямо, без застилающей глаза детской обиды, посмотрел на гладящего принесенную им серую кошку отчима.
И как-то робко, неуверенно положил руку на мамкин живот. Без яда. Без ненависти. И счастливо улыбнулся, когда родители предложили самому выбрать имя пока еще не рожденной сестренке.
А камни с души тем временем падали...
Скатывались. Разбивались в пыль об поднявшую голову надежду. Крошились мелкой галькой о расправляющую плечи уверенность. И пусть от выплаканных за этот долгий день слез все еще жгло глаза, Димка улыбался.
Обнимал мать. Крепко держал за руку отчима. Гладил мурчащую, жадно лакающую налитое родителями молоко маленькую серую кошку.
Нужный, важный. Незаменимый. Почему-то совсем не желающий замечать этого раньше.
Димка поднял с пола сыто моргнувшего зверя. Под смех родителей звонко чмокнул в мокрый холодный нос и устало зевнул.
Завтра в его, Димкиной, жизни будет новый счастливый день.
Такой же счастливый, как у пригревшейся на его руках, почему-то именно сегодня решившей найти себе дом, маленькой серой кошки.
А Юлька… Юльке Димка обязательно позвонит. Номер телефона в записке он уже выучил наизусть.
Но это будет уже совсем другая история…
Комментариев нет. Нацарапай чего-нибудь, а?