Смешные картинки кошек с прикольными надписями (Страница 3)

- Слушай, Егорыч, так ведь нельзя.
Егорыч лениво приоткрыл левый глаз, обозначив в нем легкое удивление и вопрос:
- Чего нельзя?
- Нельзя целыми днями валяться, очень часто жрать и совсем не интересоваться жизнью твоих родных.
Правый глаз Егорыча выразил аналогичные чувства, добавив к ним равнодушие и чуточку презрения:
- Я лежу ровно столько, сколько требуется моему организму, и ем в соответствии с его естественными потребностями.
- Но ты посмотри на Лизу, - я продолжил воспитательный разговор с продолжающим лежать Егорычем, - Она не намного младше тебя, а ведет себя значительно активнее. И любознательна, правда, несколько излишне, и всегда интересуется всем, что творится дома и, в том числе, тобой, - Егорыч в ответ плотнее сомкнул глаза и отвернулся от меня.
- И потом, - я не прекращал давить на его совесть, - Когда старшие с тобой говорят, надо проявлять хоть немного уважения, и добавил последний воспитательный аргумент:
- Интересно, кто вчера украл и сожрал кусок колбасы, - мой голос стал строже.
Егорыч в ответ встал, потянулся, соскочил с дивана и, завернув за угол, скрылся в только ему известном направлении. Искать его было бесполезно.
Чувствует кот, чье мясо съел.
А Лиза, маленький и игривый пудель, преданно и честно смотрела мне в глаза, хотя я был уверен, что колбасу они жрали на пару.
Но не пойман – не вор.

© Александр Надеждин-Скромный

Отец меня часто оставлял ребёнком на лето на своей родине, в посёлке
возле уральской речки Камышловка. Странное название речки объяснялось
просто – она проходила прямо возле каторжного сибирского тракта. Беглецы
имели обычай рвать когти именно здесь - они ныряли с головой в камышовые
плавни и сидели там до опупения с камышовой трубкой в зубах, ничем не
отличаясь от окружающей растительности. Через сотню лет, когда я там
появился, речка изрядно обмелела, камышовые плавни накрылись. Но
появился прикольный способ рыбалки, который я не встречал ни до ни
после. Мы детворой приходили к урочному месту, где уже лежали размокшие
старые двери, стальные дверцы от холодильников, арматура и прочая
дребедень. Дальше всё было по минутам, как при ограблении банка – мы
вместе быстро перегораживали русло, а потом одни оставались наращивать
крылья плотины перед наседающей водой, а другие неслись вдоль
высыхающего русла, хватая трепещущую там рыбу. Вскоре плотину прорывало,
и мы убегали с добычей - парой сотен разнообразных рыбищ и рыбёшек.
Самую мелкую отпускали. Может, это был и варварский способ, но мы бы всё
равно поймали эту рыбу, с шестью-то удочками. Только сидеть пришлось бы
на берегу целый день, а у нас были дела поинтереснее.

Потом начиналась жарёха. Возле печки стоял высоченный гладкий табурет.
Наш кот Васька эффектно вскакивал на него с пола одним прыжком, распушив
хвост. Оказавшись на табурете, он принимался жалобно орать, пока не
соскакивал с очередною рыбою в зубах. Её он уволакивал в самый дальний
угол и бешено фырчал при нашем приближении, как будто мы собирались её
отнять. Через минуту он снова появлялся на табурете и орал пуще
прежнего, заботливо подбирая самые противные, гнусавые, хватающие за
душу как за яйца вопли, чтобы мы наконец заткнули ему пасть новой
рыбёшкой. Рано или поздно наступал момент, когда переполненный желудок и
земная гравитация подводили кота – подпрыгнув, он соскальзывал с
табурета и зависал в воздухе, намертво зацепившись за край передними
лапами и отчаянно болтая в воздухе задними. Для таких минут он
приберегал самые душераздирающие свои стоны – соображал, что могут ведь
теперь и не дасть…

Толстенький, лохматый
Шарик полосатый
По квартире носится,
На прогулку просится.

Он - любитель вискаса,
Мурканья...
«Брысь, Киса!»
Пузикочесания,
Дуракаваляния.

Машет котик лапками
С розовыми пятками,
Скачет по диванчику
Ужас из чуланчика.

Я не помню, как оказался один в лютый холод, на пронизывающем моё маленькое тельце ветру, как меня загнала собака на ледяное дерево. Помню одно – мне было страшно и холодно. Я был один в жестоком мире, вцепившись неокрепшими когтями в промёрзлую спасительную кору. И вдруг я услышал голос, спешащий мне на помощь. Впился из последних сил в дерево и надежда вселилась в крохотное сердце рыжего котёнка.
Тёплая, ласковая рука протянулась ко мне. Ко мне, дрожащему от ужаса и холода, протянулась благодать, пахнувшая теплом и любовью. И я доверился этому всемогущему чувству надёжности.
Так я оказался в своём доме. Есть сам, я ещё не умел, и меня кормили каплями сытного и тёплого. Я знал, что меня принесли в мой дом, поэтому насытившись, не стал плакать и хныкать, а спокойно уснул.
Мой дом смотрел окнами на юг, где всегда было солнце. У меня был свой сад, где в тени пальм и лиан в полудрёме, я ходил по своим неведомым мирам и наслаждался солнечным светом, копил его в себе.
Я был рыж от избытка солнца, от избытка любви.
Я ловил солнечные зайчики, играл с яркими лучиками и сплетал их в клубок.
Я сам был солнцем.
Никогда понапрасну не тратил накопленное. Знал – пригодится только раз и знал когда. Я всё знал.
Когда пришло время, я отдал сбережённое тепло, сгусток любви, клубочек из солнечных нитей.
Возьми человек!
Я, кот. Я помню тепло твоих рук, помню холод заледенелой коры дерева.
Живи человек!