Смешные картинки кошек с прикольными надписями (Страница 7)

Вскоре стало ясно, что мои акции упали совсем низко: стоило мне просто показаться в дверях, как Олли удирал в луга. Такое положение вещей начало меня угнетать.
— Хелен, — сказал я однажды утром, — мои отношения с Олли действуют мне на нервы. Но не представляю, что я мог бы сделать.
— Знаешь, Джим, — ответила она. — Тебе просто надо узнать его поближе, и чтобы он тебя узнал.
Я бросил на нее мрачный взгляд.
— Боюсь, если ты спросишь у него, он тебе ответит, что знает меня ближе некуда.
— Да-да. Но вспомни: ведь все эти годы кошки почти тебя не видели, кроме экстренных случаев. А я кормила их, разговаривала с ними, гладила каждый день. Они меня знают и доверяют мне.
— Ты права, но у меня просто нет времени.
— Верно. Ты всегда куда-то мчишься. Не успеешь вернуться домой и снова уезжаешь.
Я кивнул и задумался. Она была абсолютно права. Я привязался к нашим диким кошкам, любовался, когда они сбегали со склона на стенку к мискам, или играли в высокой луговой траве, или позволяли Хелен гладить себя, но все эти годы я оставался для них почти незнакомым человеком. И с горечью подумал о том, как стремительно пролетело время.
— Уже поздно, наверное. Но мог бы я, по-твоему, что-то изменить?
— Да, — ответила Хелен. — Начни их кормить. Выкрой для этого время. Нет, конечно, каждый день у тебя не получится, но при любой возможности ставь им миски.
— Значит, ты считаешь, что их привязанность чисто желудочная?
— Вовсе нет! Ты же видел, что они не притрагиваются к еде, пока я их не приласкаю как следует. Они ищут внимания и дружбы.
— Только не моих. Они видеть меня не могут.
— Просто прояви настойчивость. Мне понадобилось много времени, чтобы завоевать их доверие. И особенно Жульки. Она ведь очень робкая. Даже теперь, стоит мне сделать резкое движение, как она убегает. Вопреки всему я считаю, что твоя надежда — Олли. Он ведь необыкновенно дружелюбный.
— Договорились, — сказал я. — Давай миски. Приступим сейчас же.
Так началась одна из моих маленьких эпопей. При всякой возможности звал их завтракать я, и ставил миски на стенку, и стоял там в ожидании. Сначала — в тщетном. Я видел, как они следят за мной из сарая — черно-белая и золотисто-белая мордочки выглядывали из соломы, — но спуститься они рисковали, только когда я возвращался в дом. Мои нерегулярные рабочие часы мешали соблюдать новый распорядок, и порой, когда меня вызывали рано поутру, кошки не получали свой завтрак вовремя. Но именно когда их завтрак опоздал на час и голод взял верх над страхом, они осторожно спустились, а я застыл у стенки в каменной неподвижности. Они быстро глотали, нервно на меня поглядывая, и сразу убежали. А я удовлетворенно улыбнулся. Первый шаг был сделан!
Затем наступил длительный период, когда я просто стоял там, пока они ели, и постепенно превратился в неотъемлемую часть пейзажа. Затем я попробовал осторожненько протянуть руку. Вначале они от нее пятились, но шли дни, и я замечал, что моя рука перестает быть угрозой. Во мне вспыхнула надежда. Как и предсказывала Хелен, Жулька шарахалась от меня при малейшем движении, но Олли, отступив, мало- помалу начал поглядывать на меня оценивающе, словно готов был изменить свое мнение обо мне и забыть прошлое. С бесконечным терпением изо дня в день я все ближе протягивал к нему руку, и наступил знаменательный миг, когда он не попятился и позволил коснуться указательным пальцем его щеки. Я осторожно погладил шерсть, а Олли ответил бесспорно дружеским взглядом, прежде чем отойти.
— Хелен! — Я оглянулся на кухонное окно. — Ура! Наконец-то мы станем друзьями. Теперь только вопрос времени, и он позволит мне ласкать его, как ласкаешь ты.
Меня переполняли иррациональная радость и ощущение победы, казалось бы, странная реакция со стороны человека, который каждый день имеет дело с животными, но я предвкушал годы дружбы именно с этим котом.
И обманулся в своих ожиданиях. В ту минуту я не мог знать, что через двое суток Олли не станет.
На следующее утро Хелен позвала меня снаружи, в ее голосе звучало отчаяние:
— Джим, Джим! Скорее! Что-то с Олли!
Я бросился к ней. Она стояла на склоне возле сарая. Рядом была Жулька, но Олли казался просто темным пятном в траве.
Я нагнулся, и Хелен вцепилась мне в плечо.
— Что с ним?
Он лежал неподвижно, ноги торчали палками, спина изогнулась в смертной судороге, глаза остекленели.
— Боюсь… Боюсь, он мертв. Похоже на отравление стрихнином…
И тут Олли шевельнулся.
— Погоди! — воскликнул я. — Он еще жив, но едва-едва.
Я заметил, что судорога ослабла, и сумел согнуть ему ноги и поднять его, а она не повторилась.
— Нет, это не стрихнин. Похоже, что-то другое. Мозговое. Возможно, кровоизлияние.
У меня пересохло в горле. Я унес его в дом. Он лежал неподвижно, дыша еле заметно.
— Ты можешь помочь? — спросила Хелен сквозь слезы.
— Сейчас же отвезу его в операционную. Мы сделаем все, что в наших силах. — Я поцеловал ее в щеку и побежал к машине.
Мы с Зигфридом дали ему снотворное, потому что он начал делать лапами педалирующие движения, сделали инъекцию стероидных препаратов и антибиотиков, а потом положили под капельницу. Я смотрел, как он лежит в большой реанимационной клетке и слабо перебирает лапами.
— И больше мы ничего сделать не можем?
Зигфрид покачал головой. Он согласился с моим диагнозом: инсульт, церебральное кровоизлияние — называйте, как хотите, но безусловно поражение мозга. Я видел, что мой партнер ощущает такую же беспомощность, как и я.
Весь день мы занимались Олли, и днем было почудилось некоторое улучшение, но к вечеру он снова впал в кому и ночью умер.
Я привез его домой и, вынимая из машины, почувствовал под руками пушистую шерсть без единого колтуна. Теперь, когда его жизнь оборвалась, это казалось насмешкой. Я похоронил его за сараем в нескольких шагах от соломенной подстилки, на которой он спал столько лет.
Ветеринары, когда теряют любимую кошку или собаку, ничем не отличаются от остальных людей, и мы с Хелен очень горевали. Время, конечно, должно было притупить нашу боль, но у нас было одно болезненное напоминание — Жулька. Что делать с ней?
Они с Олли образовывали единое целое в нашей жизни, и мы не воспринимали их по отдельности. Было ясно, что без Олли мир Жульки рухнул. Несколько дней она ничего не ела. Мы звали ее, но она отходила от сарая на несколько шагов, недоуменно озиралась и возвращалась на солому. Ведь за все эти годы она ни разу не сбежала вниз одна, и душа надрывалась видеть, с какой растерянностью она озирается по сторонам, ища своего верного спутника.
Хелен несколько дней кормила ее в сарае, но потом сумела заманить на стенку, однако Жулька не начинала есть, не взглянув вокруг в ожидании, что Олли все-таки придет позавтракать вместе с ней.
— Ей так одиноко! — сказала Хелен. — Надо будет уделять ей больше времени. Я буду дольше гладить ее и разговаривать с ней. Ах, если бы нам удалось взять ее к нам в дом! Это все решило бы, но я знаю, что надежды нет никакой.
Я поглядел на кошечку, чувствуя, что никогда не привыкну видеть ее на стенке одну, но представить себе, что Жулька сидит у камина или на коленях у Хелен, я тоже не мог.
— Да, ты права, но, может быть, мне что-нибудь удастся сделать. Я только-только сумел подружиться с Олли, ну а теперь попробую поладить с Жулькой.
Я знал, что берусь за непосильную задачу — черепаховая кошечка всегда робела больше брата, — но продолжал упрямо добиваться своей цели. Когда она ела и при всяком другом удобном случае, я выходил из задней двери, ласково что-то приговаривал, подманивал ее рукой. В течение долгого времени она, хотя и принимала от меня корм, к себе все равно не подпускала. И все же настал день, когда тоска настолько ее одолела, что она, возможно, почувствовала, что я все же лучше, чем ничего, и не попятилась, а, как прежде Олли, позволила прикоснуться пальцем к ее мордочке.
После этого наши отношения начали налаживаться медленно, но верно. От недели к неделе я уже не просто касался мордочки, но и начал ее поглаживать, а потом и слегка почесывать за ушами, и настало время, когда мне было дозволено гладить ее по всему телу и щекотать основание хвоста. А уж тогда Жулька начала допускать фамильярности, о которых прежде и мечтать не приходилось, и вот уже она приступала к еде, только несколько раз пройдясь по стенке, радостно выгибая спину под моей ладонью и задевая боком мое плечо. И еще ей полюбилось прижимать нос к моему носу и стоять так несколько секунд, глядя мне прямо в глаза.
Несколько месяцев спустя как-то утром, когда Жулька вот так уперлась в мой нос и воззрилась в мои глаза, точно считала меня чем-то даже очень приятным и никак не могла насытиться, позади меня послышалось какое-то движение.
— Я просто наблюдаю за работой дипломированного ветеринара, — негромко сказала Хелен.
— И удивительно радостной работой, — отозвался я, не шелохнувшись и продолжая глядеть в глубину дружелюбных зеленых глаз на расстоянии двух-трех дюймов от моих. — С твоего разрешения, я считаю, что это — одна из величайших моих побед.

Олег Семенович Слепынин – православный писатель, автор многочисленных публицистических материалов и культурологических исследований, член Союза писателей России с 1997 года, награжден медалью имени И.А. Ильина «За развитие русской мысли». Организатор двух литературных фестивалей "Летающая крыша" (проводится в г. Черкассы ежегодно с 1998 г.) и "Пушкинское кольцо" (проводится в старинных парках (г. Каменка, г. Умань, г. Корсунь-Шевченковский ежегодно с 2005 г.); редактор альманаха "Новые страницы" ("Пушкинское кольцо").
***
Лидия Федоровна по второму кругу вокруг дома шла, в кусты заглядывала, покискивала. А в груди – иглы горячие, нехорошее в душе предчувствие.
- Кис-кис…
Из окошка подвала вылез черный кот, глянул заинтересованно, заструился к ней по палисаднику – сквозь травы, меж кустов и стволов, не сводя с нее глаз; зелень их и в траве не терялась. С другой стороны, из-под пыльных листьев сирени на проезд вальяжно выбралась серенькая беременная кошечка Смирновой, мяукнула вопросительно. И тут же с козырька третьего подъезда, на котором прижилась березка, протяжным и громким «мяа-ау» поприветствовал ее бело-серый Васька-инвалид – с когда-то переломанным и сросшимся угловато, коленвалисто, хвостом.
- Да ну, нет ничего! – Лидия Федоровна без раздражения отмахнулась.
Пропала Муська, и все!
На скамейке у первого подъезда плотной кучкой четверо или пятеро детей азартно играли в таинственную игру.
- Цу-е-фа! – выкрикнула подвижная толстая девочка. В ее больших очках одно стекло было заклеено черным. Маленький худенький мальчик, верно, не допущенный в игру, подпрыгивал рядом с игроками, в небо глядя, подпрыгивал как заводной, неостановимо.
- Ребятки, не видели рыженькую кошечку… с белым галстучком?
- Не! – поморщилась девочка.
- С галстучком! – передразнил кто-то, от игры отвлекаясь.
Из открытого окна Черчилля доносился странный говор. «Розалина! Ты не хотела бы как-нибудь встретиться со мной и пойти в кино? – спрашивал мужчина. «Марио! – взволнованно отвечала женщина. – Ты не шутишь?.. Я об этом только и мечтал!...» Черчилль, - так его прозвали старые жильцы за внешнюю схожесть с английским премьером, - вчера Нину, жену свою похоронил. А сегодня, как и всегда в этот час, сериал смотрит. Наверно, не по себе ему… А Муськи нет!
Нужно было ее дома оставить! – в очередной раз мысленно проговорила Лидия Федоровна. И в очередной же раз, может, и в десятый, уточнила: а еще б лучше – в лес с собою надо было взять!
Она только что вернулась из леса, куда ездила с дочерью, зятем и Ириской за грибами. Съездила неудачно.
«Нет грибов, - нашла она плюс для дочки, - так и возни меньше. Зато воздухом подышали…» Дети высадили ее около подъезда и к себе укатили. Ириска в заднее окно махала большим, единственным найденным ею грибом…
Пройдя второй круг, Лидия Федоровна глянула на свои ведро и куртку, брошенные на скамейке: на месте. В сердце вина саднила: ведь потому что Муську во дворе оставила, что нечего стало котов опасаться, сделали ей недавно операцию… Три дня, бедная потом прийти в себя не могла, пряталась то под ванной, то под шкафом за банками. В последний раз, когда Муська родила, Лидия Федоровна вконец измучилась с ее котятами, Наташа с Петром полгода их никак пристроить не могли…
Слезы сами незаметно возникли и струились, струились потихоньку.
***
Войдя в родную пустоту квартиры, она отступила, не пригибаясь, ведро, и пластмасса дробно простучала по полу в тишине, звук был, как вчера на кладбище, когда первая горсть на крышку гроба Нины, жены Черчилля, упала. Лидия Федоровна поспешила телефонную трубку взять, номер кнопкой автоматической набрала и, всхлипывая, как недавно у нее повелось, по-старушечьи истерично выплеснула на дочь:
- И зачем я ее оставила! Лучше бы в лес…
Вскоре из-под балкона свистнул зять, свистнул озорно, точно так, как когда-то (недавно совсем, недавно, ах, как быстро все проходит, лукавы дни, все перемалывается в тихую саднящую боль), как совсем недавно Наташку на свидание вызывал.
- Что, не нашлась? – стоит под балконом – руки за спиной, лицо вверх.
- Может, Петя, в соседнем дворе посмотришь, хотя никогда она раньше…
Зять пошел вдоль дома и вдруг перепрыгнул через заборчик, что-то разглядел в кустах самшита, раздвинул их темную зелень, склонился. У Лидии Федоровны дыхание остановилось.
Нес он Муську на развернутом носовом платке, ее хвост свисал, подрагивал; становился под балконом.
- Наверно, машина сбила: кости переломаны. Держу как тряпочку…
- Неси ее, Петя, неси сюда, может, жива…
- Да какое!..
***
Мордочка Муськи разбита, один глаз выдавлен, кровь черным дегтем в глазнице запеклась, а светло-рыжая шерстка в окровавленных местах потемнела и стала как иголочки. Петр предложил похоронить:
- Пока светло, на пустыре, где скалы…
Лидия Федоровна замахала руками, то горя она опомниться не могла.
- Давай, Петя, завтра. Ты иди… Я с ней побуду.
- Завтра понедельник, мы на работе, а днем жара, запах пойдет…
Петр сходил к себе в гараж, принес лопату и картонную коробку из-под телефона. За ним следом прибежали и Наташа с Ириской. Ириска – с тем же огромным грибом; плакала; гриб свой зачем-то положила в ямку рядом с Мусиной коробкой; так и закопали.
Вот несчастье… Несчастье и есть несчастье, и людей многих колесами бьет, и насмерть, и до инвалидности…
Половину следующего дня Лидия Федоровна в постели пролежала, слушала сквозь дрему, как часы постукивают. Представлялось, - за окном по жести человечек бродит, мешок на себе тянет, шагает взад-вперед, секунды как орешки из мешка на жесть сыплются… Она думала о сиротской своей жизни, о маме, которая в тридцать четвертом совсем молодой от рака умерла (был Первомай, веселая толпа по улице валила, а юная Лида из больницы шла – сквозь смех, прорываясь, рыдая), об отце, которого в ноябре тридцать седьмого арестовали и убили. В дреме своей ей отчего-то стало казаться, что отца еще можно увидеть живым именно в этой квартире, в этом городе, где он никогда и не бывал, в этом времени, и она на миг обрадовалась… О двух своих женихах, погибших на войне, уже без печали вспомнила, и еще об одном парне, нерусском, который охранял платформу с сахаром и пустил ее с подругой и умирающей бабушкой в свою будочку, когда уже все начальство сбежало из Ворошиловграда, а какой-то мужчина бросил им сочувственно слова страшные: бегите, девчата, немцы завтра войдут. Промелькнул и пьяненько ухмыляющийся муж недолгий, поздний… Вдруг какая-то секунда из мешочка так упала и раскололась, что ей припомнился давний случай, из тех, что жизнь солнечными красками пропитывают. Все были живы, жив и кот по кличке Коташа. Она увидела его утонченно умную мордочку. Коташа, благородно пепельного окраса длинношерстный кот, ожил в ее памяти, привстал, потягиваясь на пестром коврике у бабушкиной кровати… В тот год крестьяне в деревнях скот резали, мясо на рынок возами везли. Ее отец купил несколько ободранных бараньих туш, повесил на крюки в холодном коридоре… Интересно, теперь думала Лидия Федоровна, крюки уже и раньше были или папа их для этих баранов сделал? Она удивилась, что раньше об этом никогда не думала. Нужно же было для этого еще шестьдесят лет прожить!.. Потом в доме их все спрашивали: «Где Коташка?» Тетки во дворе – в сушилке и дровяном сарае кискали, папа в соседний двор к татарам Ильясовым заглядывал. Оказалось, Коташка в баране сидел, ел его изнутри, в нем и спал. Не отзывался. Смеялись: вот так выглядит рай для кота! Кто-то шепнул: коммунизм! Мол, коммунизм, это когда все вокруг съедобный баран! Тетки в эти слова, видно, смысл особый вкладывали. Припомнились и еще более ранние разговоры взрослых: «Их Ленин… Умер их Ленин…» Тогда шептались, а другие через шестьдесят уже кричали. И отшептали и откричали. Как быстро все прошло!
***
Наташа позвонила: продукты купила, занесет. Лидия Федоровна на улице решила ее подождать, спустилась во двор, подошла к самшитовым кустам, где Муська умерла, веточку обломила.
- Здравствуйте… Лид-да… Ф-ффедор…
Заикаясь, Смирнова окликнула ее из дверей своего подъезда.
- Ох, здравствуйте!
- Вот же С-сашка… Г-г-ад!.. Ну, настоящий фашист.
Смирнова живет на первом подъезде, ходит с палочкой, переваливается с бока на бок; среди знакомых самую большую пенсию получает – участник боевых действий. Лидии Федоровне она симпатична – следит за собой, платья не застиранные носит, подкрашивается, молодец!
- Какой Сашка, почему?
- Ну-у, Сашка… да э-этот, - Смирнова брезгливо вскинула голову, - буг-гай! Ну, С-сашка! Из шестого под-дъезда…
- А-а-а, - сердце оборвалось. – Да. И что?
- Ну, д-да он! Это вед-дь он вашу Мусю палкой… Он уб-бил! Прямо при р-ребенке своем. При Ден-ниске. Палкой б-бил!
- Как бил?
- П-палкой.
- Как? За что?.. Палкой?
- Че-ерчилль видел, по-очтальон г-говорил.
- А мы думали – машина, - Лидия Федоровна на сердце руку положила, туда как будто кулаком ударили. – Мы и понять не могли, как Муся в кусты попала… Что же мне теперь делать? За что? За что же он ее!?
С Сашкой из 94-й у нее уже когда-то был конфликт. Он тогда только купил в их доме квартиру, музыку на полную мощь включал. И что в его голове творилось? Хотел, чтобы вместе с ним все жизни радовались? Соседи пообсуждали пару-тройку дней, но никто так и не решался к нему зайти, урезонить. Квартира Лидии Федоровны как бы по диагонали от него, в соседнем подъезде: у Сашки на четвертом, у нее на пятом. Но бубнеж проходил через бетон и кирпич, тревожил неприятно; давление поднялось. Она с духом собралась и пошла, одиннадцати дождавшись. Сашка – высокий парень, лицо сонное, нос задран, майка военная – пятнисто-зеленая…
«Чего? – «Нельзя ли музыку потише?..» - «Шо-о? – «Уже поздно. Нельзя ли музы…» - «Да пошла ты, дура, старая! Еще раз заявишься – на кладбище отправлю, там тихо…»
Вот и поговорили. Ушла, головой качая. Но в самой глубине души – нечто похоже на радостный огонек: сказала! Сказать-то сказала, но дальше-то что? Внутри вдруг все затряслось. Позвонила своим, Петр не спал, выслушал, крякнул как будто сердито, но ответил спокойно: «Разберемся, Лидия Федоровна, с этой быдлотой, вы валерьяночки…»
Она даже и не предполагала, что Петя такие слова знает – серьезный мужчина и профессия интеллигентная. Правда свистеть-то смолоду свистел… Потом, уже недели через две, в день своего рождения, он, как водки с друзьями выпил, рассказал о своей встрече с Сашкой. Иначе, вроде, и непонятно, с чего это и музыка пропала, и самого Сашки не слышно не видно стало. Рассказал, как убедил старость уважать… Он так и выразился: «старость уважать». У Петра, конечно, иной раз и безо всяких слов лицо страшным делается…
Вскоре Сашка куда-то уехал, говорят, на заработки; сдал квартиру в наем, исчез. Но вот вернулся недавно – с женой, малым ребенком и небольшой кудлатой собачкой, у которой и глаз не видно. Собачка как будто и безобидная, но по утрам, лишь Сашка ее выпустит, будит дом лаем; тявкает собачонка на все, что движется – на машины, кошек, ворон… Вот и сегодня утром, когда Лидия Федоровна вышла, чтоб за грибами ехать, Джек глуповато тявкал, мордой вниз, тычась в асфальт лапами вокруг муравья.
***
Дождавшись Наташу, пересказала новость: Сашка убил!
- Вот оно что! – дочь ударила ладонь в ладонь, точно, как и Петя ударяет. – То-то мы думали… Да ты, мамуля не плачь…Почему, думали, если ее машина, как же она за оградкой оказалась…
- Такая была доверчивая и ласковая! – вновь заплакала Лидия Федоровна. – Когда человек к ней подходит, на спинку ложится, чтобы ей животик почесали… Ну, за что ж он ее?!!
Наташа позвонила мужу. Телефончик ответил: «Абонент вне зоны…»
- Ничего, мам, до вечера подождем!
- Хорошо. Подождем… Нет! Давай я сама схожу! Просто хочу в глаза ему посмотреть и спросить: за что, за что ты мою Муську убил?! Спрошу! Пусть скажет!
- Пусть! – с бодрым вызовом произнесла Наташа. Не убьет же он нас!
Сашка стоял, глаза протирая, показалось, все в той же лягушачьей майке. За прошедшие годы массой налился.
- Что надо?! Чо спать не даем?.. – зевнул.
- Мою кошечку ты убил?
- Какую еще?.. А! Да она, тварь, моему Джеку чуть глаз не выдрала, нос в крови… Только я не знал, что ваша. – Говорил он медленно, в паузах между словами словно к чему-то прислушиваясь. - Мне сказали – рыжая, сын сказал, он видел, как она Джека когтями.. Я не знал, что ваша, думал, приблудная…
- Муська - когтями?.. Да она такая лас…
- Мама, подожди!.. – Наташа отстранила Лидию Федоровну. – Что, если приблудная, можно и палкой?!
- Всего раз ударил. Я же не знал, что ваша.
- Как же?! Как же раз!!? Кости переломаны, вся как тряпочка. И глаза нет.
- Ну ладно! Ошибся я и чо теперь? – он стесненно зевнул и передернул плечами.
Женщины примолкли. Лицо Сашки – молодое, без всякой мысли, волосы по дебильной моде под куб стрижены. Действительно, что теперь?
- Ну вот, мама, посмотреть хотела?.. Вот…
Откуда-то из глубины квартиры простучал к ним когтями Джек, остановился в отдалении, тявкнул, хвостиком завертел.
Женщины вдруг заговорили одновременно. Наташин голос оказался громче:
- И это ты при своем ребенке!
- Как же ты сейчас спал, зная?..
- ..Да тебя по новому закону посадить могут!
- …Как же ты спал, зная что?..
- За шо это посадить?! – Сашка вдруг как бы очнулся.
- При ребенке!! За это статья! Жестокое обращение с животными…
- Да идите вы!.. Пока с лестницы…
Дверь хлопнула. Рты остались открытыми.
***
Вечером, сидя в постели, успокаиваясь после «скорой» и уколов, Лидия Федоровна, держала перед собой на вытянутых руках Ирискин рисунок и говорила ей тихо: «Ну и смешно же ты нарисовала! Ну смешно!.. Это мама и папа? Это ты. А это – я? А это Муська?.. Красиво… А я как сказала – смешно? Нет – красиво…»
Олег Слепынин
Из книги «На печке по Святой Руси»
Авторский альманах «Пушкинское кольцо – 2010»

Под столом было темно: свечка постоянно гасла. Ночь Ужасов продолжалась.
— В полночь там появляется призрак волка… — вещала я.
Пес внимал. Кот участвовать отказался, но подслушивал снаружи.
— Не успеешь опомниться – он уже материализовался сзади!
— А бывают призраки кошек? — ревниво осведомился кот.
Я подмигнула псу.
— Есть такие… Не успеешь опомниться — он уже материализовался на коленях и урчит!
***
— Это уже третий бокал, — зловеще произнес пес и переглянулся с котом.
— Что? — огрызнулась я и потянулась к бутылке вина. — Не смейте считать хозяйский алкоголь. У меня, между прочим, была тяжелая рабочая неделя. Мне надо стресс снимать как-то?
Кот презрительно фыркнул.
— Вечно вы, люди, создаете себе проблемы. Сколько раз говорил: не умеешь что-то снимать – не надевай!
***
Друзья спорили. Я бессовестно подслушивала.
— …и мышей тут нет! — горячился пес. — Вот какая с тебя польза?!
— Я берегу хозяйскую психику, — парировал кот. — Вот проснется домовой в дурном настроении, станет ночью шататься, шуршать по углам, пятки щекотать. Когда дома кошка, все ясно — это она расшалилась. А если живешь один? Заикание… ранняя седина…

Наверное, вы не раз видели такую картину: в оживленном людном месте, часто около метро или рынка, реже на центральных улицах, стоит женщина или мужчина, с картонной коробкой, полной маленьких котят. Рядом емкость для денег и табличка с надписью от руки: «Помогите на корм» или «Сбор денег для частного приюта». Котята в коробке обычно очень тихие, какие-то заторможенные. Люди идут мимо, оглядываются, некоторые кидают мелочь. Небольших денег на доброе дело многим любителям животных не жалко. Тем более котята такие симпатичные!
Однако не надо обманываться. Деньги на нужды котят истрачены не будут. Люди, которые их собирают, получили в народе название коробочники - оттого, что держат котят в картонных коробках. Они используют животных для своего подлого и жестокого «бизнеса» - наживы на страданиях братьев наших меньших. Никакого приюта не существует. Деньги пойдут прямиком в карман коробочника и будут истрачены, скорее всего, на бутылку или на дозу – в основном таким способом промышляют алкоголики или наркоманы.
Что касается котят, жить им осталось недолго. Их никто не будет кормить или поить, их даже не выпустят из коробки. Пока котята живы, будут днем в ней «работать», вызывая умиление у прохожих, а ночью коробку закроют, и они так и будут в ней сидеть всей кучей, друг на друге, безуспешно пытаясь выбраться. Больше четырех-пяти дней они без воды и еды не проживут. Чтобы детеныши не пищали, их накачивают наркотиками или лекарствами, благо, обычно таковые под рукой. Когда котята умрут или потеряют «товарный вид», коробку замотают скотчем и выбросят на свалку, в мусорный бак или на какой-нибудь пустырь. А котят заменят новыми, пока еще здоровыми.
Здоровых котят коробочники набирают с легкостью. Люди сами им их приносят, потому что они рекламируют себя как «пристройщиков» котят в добрые руки (у них и табличка такая может стоять рядом). За пристройство им даже приплачивают, впрочем, коробочники не просят очень много: рублей по 300-500 за котенка.
Коробочникам приносят незапланированное потомство от собственной домашней кошки или котят, подобранных на улице. Конец у всех будет один - быстрая и мучительная смерть от голода, холода, болезней.
Другой вариант «бизнеса» на животных – перекупка. Перекупщики это те же коробочники, только они не стоят на улице с жалостными плакатиками, а берут котят или взрослых кошек на пристройство за плату. Других отличий от коробочников у них нет, судьба кошек, попавших им в руки, столь же плачевна.
Имейте в виду: если вам предлагают найти кошке новых хозяев за плату, пусть даже небольшую – животное обречено на гибель. Перекупщики часто кучкуются на рынках, например, на печально известном Птичьем рынке в Москве. Рядом с Птичьим рынком, в лесочке – кладбище несчастных животных, которых наивные хозяева отдали для пристройства «в добрые руки».
«Бизнес» на животных относительно выгоден. У коробочников несколько источников заработка.
Во-первых, это подаяние «на корм животным», собираемое у сердобольных прохожих.
Во-вторых, плата за пристройство.
В-третьих, коробочники, как и перекупщики, могут и продать каких-то наиболее симпатичных котят.
Для продажи котенка без колебаний выдадут за породистого. Но купленный у коробочника (или перекупщика) и принесенный домой котенок почти наверняка не выживет. Из-за скученного содержания и отсутствия ухода абсолютно все котята коробочников заражены вирусными болезнями (как правило, самой страшной болезнью кошек, панлейкопенией – кошачьей чумкой) и ослаблены. Они заболевают и быстро, в течение нескольких дней, погибают, даже уже находясь в хороших условиях.
Как бороться с коробочниками?
- Прежде всего, никогда не давать им денег. Давая деньги, вы поддерживаете их «бизнес», а значит, способствуете мучениям животных.
- Не покупать у них животных – по той же причине.
- Ни в коем случае не отдавать им животных «на реализацию» и вообще ни под каким предлогом.
- Если вы наткнулись на коробочника, вызвать полицию. Полиция приедет и хотя, возможно, ничего особенного не сделает, но сгонит коробочника с места, а возможно, и заберет его в отделение. В любом случае, основательно испортит ему жизнь. Раз, другой, третий – и, может, быть, коробочник задумается, не сменить ли род занятий.
- Распространять во возможности шире информацию о коробочниках и их «коммерческой деятельности», основанной на мучительстве животных. Чем больше народу узнает о них правду, тем труднее им будет вымогать деньги. Ведь, как правило, деньги им платят любящие животных люди, которые понятия не имеют об их живодерстве.
- Стерилизовать своих собственных кошек и кастрировать котов, чтобы не плодить никому не нужных котят, которые в конце концов могут оказаться в руках жестоких живодеров.
Спрос рождает предложение. Если «бизнес» станет невыгодным, коробочники его прекратят. Наша с вами задача – сделать их бизнес невыгодным.
источник: Центр Льготной Стерилизации Новосибирск

Я остановился возле магазина, чтобы купить сигарет. Уже было достаточно темно, уличные фонари освещали пустой тротуар, и ветки деревьев отбрасывали на асфальт длинные причудливые тени. В магазине никого не было, молчаливая продавщица протянула мне пачку "Кента", и я снова вышел в теплый октябрьский вечер, остановился под фонарем и закурил. И тут же увидел его. Мальчика лет десяти, несущего на руках дохлую кошку.
Признаться, сначала я подумал нехорошее. И уже даже сделал шаг вперед, чтобы воздать по заслугам малолетнему бандиту, тем более, что кошек я всегда очень любил. Но - остановился. Мальчик нес кошку бережно, словно она была живая, осторожно прижимая к себе, да и на лице у него было спокойно-отрешенное выражение, совершенно не характерное для детей-садистов. И я направился к нему. Похоже, у мальчишки стряслась большая беда.
Он, увидев меня, остановился и посмотрел вопросительно. Горя в его глазах тоже не было, только легкий интерес. И выглядел он... Он выглядел очень сосредоточенным, словно был занят важным делом.
- Тебе помочь? – зачем-то брякнул я.
Мальчик покачал головой и что-то прошептал на ухо мертвому животному. И я понял, что оставить на темной пустой улице не совсем адекватного ребенка я не могу.
- Давай я тебя домой отвезу? - снова спросил я, чувствуя себя неловко. Такое предложение от взрослого мужика в наше странное время могло попросту испугать мальчика. Но он не испугался. Поднял на меня глаза и негромко сказал:
- Не надо. Я уже почти пришел, мне только одну подворотню пройти. А живу я вообще в другом районе.
Я понял, что совершенно перестал хоть что-то понимать. Поэтому сделал то, что сделало бы большинство. Посмотрел на дохлую кошку и спросил:
- Что случилось?
Кошка была большая, белая, с несколькими рыжими и черными пятнами и очень грязная. И совершенно не выглядела домашней.
- Не знаю, - мальчик едва заметно пожал плечами, - я ее такую нашел, наверное, машина сбила.
- А... - наконец осенило меня. - Ты хочешь ее похоронить? Давай я тебе помогу, у меня есть лопата в багажнике.
- Нет, что вы, не надо ее закапывать! Знаете, как ей потом трудно будет выбираться?
Тут я испугался окончательно. С мальчиком точно что-то было не в порядке, с таким выражением лица обычно не шутят.
- Э... - осторожно начал я, - понимаешь, эта кошка... Ну, мертвая, совсем...
- Да нет же, не совсем, - мальчик едва заметно улыбнулся, - у нее еще шесть жизней осталось, все будет в порядке.
Он говорил таким тоном, словно успокаивал меня. Но эффекта добился совершенно противоположного. Я сделал вдох и выдох, но и это не помогло: мертвые животные - не самые подходящие игрушки для детей.
- Я понимаю, вы мне не верите,- он тоже вздохнул, - поэтому я и стараюсь переносить кошек, когда уже темно. Во-первых, редко кто задает вопросы, а во-вторых, их в новом месте не видят мертвыми. А это очень важно.
- Мертвыми? На новом? Ты думаешь, что если перенести кошку в другое место, она оживет?
- Ну, конечно. Если у нее еще остались жизни. У кошек же их девять, вы разве не знаете?
Это я знал, но не предполагал, что мальчишка может действительно принимать это высказывание всерьез. Поэтому просто покачал головой.
Мне и самому мертвые кошки всегда казались чем-то противоестественным. Ну не может кошка быть мертвой и все. Не вяжется это с какими-то базовыми устройствами мироздания, ну и с самими кошками. Но я слишком долго жил в этом не слишком справедливом мире, чтобы понимать, что...
А впрочем... Не хотел я ничего понимать. Мальчишка явно верил в то, что кошка оживет. И я не хотел быть тем, кто окунет его в реалии взрослой жизни.
- А как ты узнаешь, сколько осталось жизней?
- Не знаю, чувствую и все. Они, эти жизни, вибрируют немного, как будто кошка мурчит. Вы тоже можете потрогать, сразу поймете.
Не знаю, что на меня нашло. Внезапно я взял и провел пальцами по грязной белой шерсти. И... мне показалось, что я действительно ощутил легкую вибрацию. Постаравшись не отдернуть руку, я медленно ее убрал и посмотрел на мальчика. Он улыбнулся, видимо, понял, что я почувствовал.
- Вот. Кошку нужно унести от ее прошлой, уже закончившейся, жизни, в другую, в которой никто не знает, что она умерла. Иногда достаточно просто перенести в другой район города. Некоторые кошки, когда чувствуют, что одна жизнь заканчивается, сами уходят и прячутся где-нибудь.
- А... Я же вот видел... А ты сказал, что сюда нес.
- Вам можно.
- Почему?
- Не знаю. Просто чувствую. Извините, мне надо идти, скоро перестанут ходить автобусы, и мне придется опять долго идти пешком.
Я снова хотел предложить довезти его до дома, но не стал. Просто стоял и смотрел, как он завернул в подворотню и исчез в тени. А потом сел обратно в машину и уехал.
Не то что бы я забыл эту историю. Просто почему-то не хотел об этом думать. Возможно, боялся, что мой взрослый мозг заставит меня жалеть странного мальчика и несчастную уличную кошку, у которой никогда не будет никакой другой жизни. Не хотел я никого жалеть. Хотел просто верить, как верил этот мальчишка.
Однажды я опять проезжал мимо того самого магазина. Не знаю, зачем я это сделал, но снова остановился и зашел в магазин. Тем более, что сигареты и правда заканчивались.
Кошка лежала прямо на прилавке. Большая, белая, с рыжими и черными пятнами. Судя по ее виду, давно и глубоко беременная.
- Это ваша? - спросил я молчаливую продавщицу.
- Наша, не продается, - внезапно улыбнулась она.
- А откуда она у вас?
- Откуда в магазинах кошки берутся? С улицы пришла. Грязная такая была, смотреть страшно. Ну, помыли ее, теперь у Приблуды другая жизнь.
Я снова взял "Кента", расплатился, и, выходя, не удержался и погладил кошку. Она приоткрыла один глаз и внимательно на меня посмотрела. Я мог бы поклясться, что она меня узнала.
Первого своего кота я подобрал возле подземного перехода. Был январь, и полосатый, с отмороженными ушами зверь, видимо, просто замерз. Я наклонился и провел рукой по свалявшейся шерсти. И почувствовал, честное слово, почувствовал, как виброзвонок на телефоне - три раза.
Я не знал, что и как правильно делать, поэтому просто положил кота на заднее сидение. На машине ведь я мог увезти его очень далеко.
Я никогда не прихожу туда, где оставляю кошек. Я просто верю.