Ольга Лазуренко — Счастье

Удовольствие было настолько огромным и всеобъемлющим, что просто не могло поместиться внутри неё. Но, вопреки опасениям, она не умерла от восторга, а только завибрировала, замурчав.

Впервые в жизни.

Мама наводила чистоту на её шубке и шубках братьев и сестёр, приговаривая: «Вы рождены для счастья». И в это так легко было поверить, уютно причмокивая молочком под большим тёплым боком, в окружении таких же маленьких пушистых комочков, как она сама. Проходили дни, она росла, и накрепко запомнила мамины слова.

Но как-то раз проснулась от холода. И поняла, что осталась абсолютно одна.

Она испугалась, долго плакала и звала маму, сестёр и братьев, но никто ей не отвечал. Совершенно отчаявшись, она пошла к подвальному окошку, в которое никогда раньше не решалась выходить.

Снаружи светило солнце, было тепло, очень просторно, а ещё много всего нового и интересного. Правда, страшновато; но она помнила мамины слова, про счастье. А раз она рождена для счастья, что может случиться плохого?

Подумав так, котёнок храбро пошла к первому же прохожему.

– Брысь, блохастая! – презрительно сказала хорошо одетая ухоженная женщина, старательно обходя кошечку и раздражённо выстукивая каблуками по асфальту.

«Надо же, – растерянно подумала котёнок, – такая красивая, и такая сердитая. Наверное, ей никто не рассказал про счастье?».

Следующие попытки оказались ничем не лучше. Люди обходили её, ругались, а кто-то даже попытался пнуть.

А потом пошёл холодный дождь.

Котёнок поняла, что вход в подвал она уже безнадежно потеряла, поэтому пугливо забилась под какой-то куст. Было мокро, неуютно, но ещё больше – обидно. Куда все ушли? И почему не взяли её с собой?

Кусты зашуршали, и перед ней появился черно-белый кот внушительных размеров, с надорванным ухом и очень надменным выражением на усатой морде.

– Кыш, малявка, – сказал кот, – здесь я буду лежать.

– Разве нельзя лежать вдвоём? Так теплее, – возразила котёнок.

– Ааа, так ты новенькая, – протянул кот, – ну тогда понятно. Что ж, добро пожаловать на улицу! Ты быстро поймешь, что тут каждый сам за себя. Но на этот раз, так и быть, можешь полежать здесь. Только близко не прижимайся – вдруг у тебя блохи.

Котёнок очень оскорбилась: не было у неё никаких блох! Но всё же не стала спорить, и спросила:

– А как вас зовут?

Кот долго и пристально смотрел на неё, явно размышляя: а стоит ли затевать разговоры с малявками? Но сегодня он был сыт, а ещё было скучно и мокро, поэтому он всё же ответил:

– Василий. А как зовут тебя?

– А меня пока никак, – вздохнула котёнок, – мама говорит, что имя мне должен дать мой человек. А ещё – что я рождена для счастья, – гордо закончила она.

Василий расхохотался.

– Дааа, малявка, дурному же тебя мамка научила … Люди, счастье… Нет никакого счастья. И от людей лучше держаться подальше. Ты – кошка, а у нас не бывает «своих» людей.

Котёнок насупилась и замолчала. Ей очень не понравились слова Василия, а особенно про маму. Разве мама могла научить её плохому? Она свернулась клубочком, приняв твёрдое решение не слушать никаких посторонних котов.

И только на самом краешке сознания зудила мысль: а если мама во всём права, почему же она оставила её одну?

Новое утро котёнок встретила бодро. Дождь кончился, а на улице было ещё больше людей, чем вчера. Может, сегодня она найдёт своего человека и счастье?

Вот только очень захотелось кушать. А ещё она была вся грязная после проведённой ночи в кустах под дождём.

– Фу, какая облезлая, – презрительно сказал какой-то подросток, пытаясь её пнуть. Ловко увернувшись, котёнок с огорчением отметила, что он прав. Попробовала привести в порядок шубку, но так хорошо, как у мамы, не получалось. А ещё при мытье очень урчало в животе.

Следующие три дня становилось только хуже. Котёнок перестала подходить к каждому прохожему и сделалась пугливой после того, как всё же поймала пару пинков. Она совсем похудела, рёбра просвечивали через свалявшуюся серую шерсть. И блохи всё-таки завелись, и очень больно кусались. В конце концов, совсем обессилев от голода и страха, она просто села в центре улицы и заплакала.

«Трудно быть счастливой с пустым животом. Где ты, мама?».

– Мама, смотри! – к котёнку подбежала девочка лет восьми, – здесь котёнок, и он потерялся! Давай возьмём его домой?

Усталая женщина с грустными глазами подошла к дочке.

– Лиза, ты же знаешь, папа нас заругает. А котёнка выкинет.

– Мамочка, ну пожалуйста! А с папой я договорюсь! Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Смотри, какой он худенький! Я накормлю его, и мы будем играть!

Женщина вздохнула. Очередного скандала с мужем ей совсем не хотелось, но дочь была права: видно, что котёнок долго не протянет, если его не покормить.

– Ты не будешь плакать, если папа его выгонит?

– Не выгонит! – просияла Лиза, – ой! Не буду!

И, схватив котёнка, побежала домой.

Дом оказался небольшой квартирой на первом этаже «хрущёвки». Со старой мебелью, потёртыми обоями, облезлыми оконными рамами и скрипучими стульями.

Но котёнку было всё равно. Потому что это был ДОМ. Сухой и тёплый, в котором жили люди. Её люди.

– Смотри, вот это – твои блюдца, – инструктировала Лиза жадно лакающего молоко котёнка, – а вот это – лоточек, сюда будешь …ээ… ну, в общем, это для твоих дел. Но самое главное, не показывайся папе, пока я не скажу! У меня есть план…

Папа оказался грузным и хмурым мужчиной, от которого пахло потом, дешёвыми сигаретами и машинным маслом. Котёнок чуяла его ещё задолго до того, как он появлялся в квартире, и пряталась под Лизиной кроватью.

«Надо же, какой умный!» – восхищалась мама Валя, но всё равно они с Лизой очень боялись момента, когда секрет раскроется.

Настал день, которого так ждала Лиза – день получки. Котёнок почувствовала, что к привычным запахам прибавился ещё один: запах водки. И забилась глубже под кровать, испачкавшись в пыли и паутине.

– Папа, папочка пришёл! – ластилась Лиза к подвыпившему отцу. Он рассеянно погладил её по светлым волосам. На кухне уже был накрыт стол: жареная картошка, солёные огурцы, сало, и даже запотевшая стопка.

– Умеете папку с работы встречать, – довольно отметил мужчина, – мать, держи получку. И включи-ка телевизор, в пульте батарейки сели.

Валя и Лиза крутились вокруг главы семейства, пытаясь угадать малейшее его желание. И когда он наконец совсем разомлел на продавленном диване, Лиза решилась:

– Папочка… а ты меня очень любишь?

– Ну, люблю… – пробормотал почти уснувший отец.

– Я тоже тебя очень-очень люблю! А ещё я люблю котят. Можно мне котёнка?

Мужчина приоткрыл один глаз, чтобы строго посмотреть на дочь.

– Лиза, от котов шерсть, грязь, вонь и шум. Ничего из этого мне в моём доме не нужно.

– Но он уже неделю у нас живёт, а ты даже не заметил!

– Кто? – отец открыл и второй глаз.

Лиза метнулась к кровати, и вытащила из-под неё упирающегося котёнка.

– Вот, он!

Глава семейства пристально разглядывал котёнка, а она хотела провалиться сквозь землю из-за грязной шёрстки и налипшей паутины. Не выдержав, котёнок громко чихнула.

А мужчина вдруг расхохотался.

– Что, дочь, перехитрила батьку? Ну ладно, хрен с вами, пускай остаётся. До первого косяка. Начудит – уж не обижайтесь, сразу с балкона полетит. Назвали-то хоть как?

– Вить, мы твоего разрешения ждали, никак не назвали, – с облегчением сказала Валя. Слава Богу, обошлось без скандала! Она уже успела прикипеть к умному котёнку, и было бы жалко выгонять его на улицу.

– Добро, добро, – довольно ответил Виктор, – дочь, а ты как хочешь?

Лиза просияла:

– Маркиз! Я хочу назвать его Маркиз!

– Устроили мне тут буржуарий… ну пусть будет Маркизом. Но повторяю: до первого косяка!

«Почему «Маркиз»? – недоумевала котёнок, наконец-то получившая и дом, и имя, – они что, не знают, что я девочка?».

Впрочем, эта досадная оплошность ничуть не омрачала её новую жизнь. Она по-прежнему старалась пореже попадаться на глаза папе Вите, особенно когда от него не пахло водкой, потому что в эти дни он частенько бывал раздражён, кричал на маму Валю громким злым голосом, и мог пнуть ни за что.

Лиза иногда забывала чистить её лоток, а Валя – покормить, особенно когда ругалась с мужем, но это всё были мелочи жизни, делавшие её дни разными: то хорошими, то не очень. По большей части Маркиза поняла, о чём говорила мама. Её образ всё сильнее стирался из памяти, но слова о счастье пульсировали в сердце каждый раз, когда она мурлыкала на руках у хозяев.

А потом пришла весна.

Однажды утром Маркиза проснулась и почувствовала, что в ней что-то непоправимо изменилось. Ей не хотелось ни пить, ни есть, а ласки Лизы и Вали не приносили больше покоя и блаженства, а только сильнее разжигали в ней непонятную, мучительную истому. В смятении она слонялась по квартире и тихонько мяукала.

– Что, Маркизик, любви захотелось? – вздохнула Валя, – понимаю тебя, мне бы тоже… Хорошо, что у вас это проще, чем у нас, у людей. На, беги!

И она отогнула сетку у окна, на которую Маркизе строго-настрого было запрещено прыгать. Кошка раздумывала несколько мгновений, но, встретив подбадривающий взгляд хозяйки, выскользнула на улицу.

Как же давно она здесь не была!

Но того страха Маркиза уже не испытала. Во-первых, у неё есть дом и хозяева. А во-вторых, она заметно подросла. Уж как минимум могла самостоятельно привести в порядок свою шубку. Так что, стряхнув с себя волнение, повзрослевшая котёнок пошла навстречу счастью с гордо поднятой головой и хвостом.

И даже почти не удивилась, когда встретила Василия. А вот он её совершенно не узнал.

Кот осторожно принюхивался, кружил вокруг неё, помуркивал и щурил глаза.

«Странно, – подумала Маркиза, – мог бы просто поздороваться…»

Внезапно сзади раздался угрожающий вой. Маркиза подпрыгнула, оглянулась, и с ужасом увидела, как в её сторону несётся огромный рыжий кот. Она зажмурила глаза, но рыжий с воинственными воплями промчался мимо и кинулся на Василия. Завязалась драка. Коты рычали, вопили, царапали и кусали друг друга, в перерывах кидая на неё многозначительные взгляды.

«Мамочки, да они же из-за меня дерутся! – вдруг поняла Маркиза, – вот глупые… лучше бы кусочек колбаски принесли…».

Побеждённый рыжий кот с позором был изгнан с поля боя, а дальше…

А про «дальше» Маркиза предпочла бы умолчать. Она совсем не так представляла себе романтику, любовь и счастье, но хотя бы стало полегче.

Следующие несколько дней она выходила на улицу рано утром и возвращалась только к вечеру.

«По бабам Маркиз ваш пошёл – смеялся Виктор, – ну молодец, мужик, чё…»

А в одно прекрасное – по-настоящему прекрасное! – утро Маркиза с облегчением поняла, что истома прошла, и ей не надо больше выходить из дома. А про грязь, драки и остальное она быстро забыла, как только почувствовала, как внутри неё шевелятся котята.

«Отожрался кот – недовольно ворчал глава семейства, – скоро пузо больше чем у меня будет!»

А Валя с тревогой разглядывала Маркизу, начиная догадываться о причинах её поведения, но боясь высказать своё предположение кому-либо.

Когда они с Лизой подбирали котёнка, почему-то никому из них не пришла в голову мысль, что он может оказаться девочкой. Наверное потому, что тогда взять его себе бы точно не получилось – Виктор не жаловал женский род, а уж тем более кошачий.

Но шила в мешке не утаишь, и довольно скоро Маркиза, забившись под Лизину кровать, окотилась четырьмя пушистыми комочками: серым, черно-белыми и одним рыжим, в память о реванше.

Лиза была в восторге, но она явно переоценила своё влияние на отца. Потому что он всё же узнал правду, и смыл котят по одному в унитаз.

Трудно сказать, кто кричал громче: Лиза, которая рыдала и умоляла этого не делать, Виктор, отчитывающий жену за то, что «притащила в дом очередную сучку» или Маркиза, которая сутки отчаянно звала детей, несмотря на все пинки хозяина. На 24 часа дом превратился в полигон для воплей и скандалов.

На второй день Маркиза сходила с ума не только от тоски: её мучило оставшееся в ней никому не нужное молоко.

На третий и четвёртый она просто лежала на полу, глядя в одну точку.

А на пятый вспомнила, что она кошка. И рождена быть счастливой.

Она даже не удивилась, когда всего через месяц опять почувствовала знакомую истому. И подошла к окну, попросив выпустить её во двор.

Но сетку ей не открыли.

Она ходила по дому и кричала, требуя отпустить её на волю, а Виктор с Валей снова много ругались. Звучали слова «стерилизация», «сучье племя» и «нет денег».

И тогда Маркиза сделала то, что точно должно было помочь ей выйти на улицу: пометила Виктору ботинки. Она хорошо помнила про «косяки» и «балкон».

Вот только она никак не ожидала, что перед полётом с балкона её так сильно побьют.

Два дня она отлеживалась в кустах, не вспоминая даже про еду. А потом, когда смогла подняться, от любовной истомы не осталось и следа. Как не осталось и надежд на возвращение домой.

Последний раз оглянувшись на знакомые окна, Маркиза пошла вперед, прочь от старых хозяев, дворовых ухажёров и мест, где она родилась. Всё дальше и дальше уходила она, а город начал меняться.

Вместо бесконечных серых «хрущевок» появились невысокие дома с большими окнами. Каждый двор мог похвастаться деревьями и клумбами, на детских площадках были дети, а не подвыпившая молодежь.

«Может, здесь будет счастье?» – подумала Маркиза. И осторожно подошла к седому сухонькому мужчине, одиноко сидящему на скамейке: из его пакета вкусно пахло рыбой.

– Здравствуй, киса, – приветливо сказал мужчина, – посидишь со мной? А то что-то грустно сегодня деду Митяю… Дочка звонила. Сказала, не сможет она в отпуск приехать, дела. И внуков не привезёт. И я-то понимаю, что на море им будет лучше, а всё же на душе кошки скребут… Ой, что это я, прости. Ну, не обижайся. Хочешь рыбки? Я воблу вяленую купил, давай поделюсь?

Маркиза согласилась. И потом ещё долго слушала деда, сетовавшего на одиночество, летящее время и приставучие злокозненные болячки… Да так и ушла с ним домой.

Как оказалось позднее, дед Митяй был из той породы людей, которые могут часами разговаривать хоть с табуреткой. В юности эта особенность сделала его душой компании и помогла завоевать внимание красавицы-Анфисы. В их доме всегда было весело и шумно – и когда были совсем молодые, и позже, когда растили дочку Оленьку.

– И понимаешь, Мурка… Вот вроде я-то не поменялся вовсе: как был балагуром, так и остался. Да вот люди теперь меня сторонятся. Все куда-то несутся, торопятся, и трёх слов сказать им некогда… Только Анфисонька меня и понимала, да уж три года как прибралась, царствие небесное… А теперь и дочка туда же: некогда, дела… За неделю и раза не позвонит, и всё на бегу… А что я ворчу, да ворчу, пень трухлявый… Ты, наверное, молочка хочешь, Мурочка?

Поначалу Маркиза страшно оскорбилась на такое пролетарское обращение, и ни в какую не хотела отзываться на новое имя, фыркая и отворачиваясь в ответ на простецкую кличку.

А потом поняла, что хоть имя и было пролетарским, зато отношение – воистину королевским.

Ей больше не приходилось ходить в грязный лоток: дед Митяй наводил порядок сразу, так что её лапки теперь всегда были идеально чистыми. Ей разрешалось лежать где она пожелает, даже на кровати. Окно всегда было открыто – хочешь, гуляй.

А уж про еду и рассказать страшно. Молоко перед подачей разогревалось до комнатной температуры. Мясо отваривалось, и смешивалось с крупами и овощами – для здоровья. Всё, что ел дед Митяй, было доступно и Маркизе – только попроси.

И через несколько дней, в знак благодарности и приязни, Маркиза согласилась стать Муркой.

Она пела Митяю песни, и много думала о счастье. И всё же один вопрос никак не давал ей покоя…

Осень и зиму она провела в тепле и довольстве. А весной начала выходить на улицу.

Но только на этот раз – осторожно, крадучись, не попадаясь на глаза бездомным хулиганам.

Мурка давно уже заприметила в окне дома напротив симпатичного белого котика. Его не выпускали на улицу, но она улучила момент, и просочилась к кавалеру через приоткрытую форточку на балконе.

Воистину любовь творит чудеса!

А через два месяца Мурка с тревогой посматривала на Митяя: а можно ли ему доверять? Случится ли оно, счастье? И, на всякий случай, окотилась глубоко под шкафом.

– Мурка, что ж ты, в пыли-то… – причитал Митяй, пытаясь достать кошку. Мурка, неверно истолковав его намерения, зашипела и сильно оцарапала ему руку – впервые в жизни подняв лапу на человека. Зажмурилась в страхе: теперь-то уж точно её выгонят!

Но Митяй, горестно вздохнув, пошёл на кухню – мазать царапины зелёнкой.

И греть Мурке молоко.

Так что через три дня Мурка всё же решилась, и перенесла котят на диван: серого, и двух белых.

Митяй гладил Мурку, пока она кормила котят и пела им о счастье. А они безоговорочно верили ей.

Спустя несколько недель подросшие котята затерроризировали и её, и хозяина.

Они хулиганили, задирались, и прекращали бегать только когда ели и спали.

«Мурка, время пришло» – сказал ей Митяй. И она, в общем-то, была с ним согласна.

Митяй решил вопрос очень в своём стиле: ходил по квартирам, спрашивая хозяев: «Вы котёнка не теряли?... Мм, жаль, выбросить, наверное, придётся….». И за два часа пристроил всех.

Мурка одобрила подход, и вечером они отметили событие вяленой камбалой.

Месяцы летели, сменяя друг друга. Кошка и дед Митяй жили душа в душу, да вот беда: всё чаще деду нездоровилось, всё реже он выходил посидеть на лавочке в парке. Мурка делала, что могла: пела песни, грела больные места. Спать стала только с хозяином, чутко прислушиваясь к его неровному тяжелому дыханию.

Дважды после полуночи рычала и шипела на темноту, вызывая у Митяя горький смех.

«Что, Мурочка, отгоняешь? Ну молодец, милая… Да как ни крутись, а уж скоро, видать… Вот только Оленька никак приехать не может, в командировку её отправили… надо дождаться…»

Но не дождался.

На третий раз тёмная тень не испугалась рычания Мурки. Сказала только: «Пора». А под утро в кровати стало совсем холодно…

Кошка впервые за долгое время вылезла в окно, и зашла обратно в подъезд, мяукать под соседской дверью. Потом были люди, причитания, ещё люди… Наконец Мурка увидела и Оленьку, сильно похожую на женщину, которая обидела котёнка в её в первый день на улице.

– Оля, заберёшь кошку? – спросила соседка Митяя, – уж очень её твой отец любил. Да и умная она, нас привела сюда, как беда случилась…

– Что-нибудь придумаю, Вера Сергеевна, – поджала накрашенные губки Оленька. И Мурка сразу поняла: придумает, да вот не в её, Муркину, пользу.

Поэтому сразу после поминок она смешалась с толпой людей – а их и вправду была толпа! – и выскользнула за дверь. Ещё немного послушала, как хорошо говорят про Митяя: какой он душевный был, какой весёлый, и как им его будет не хватать… И, фыркнув, ушла, не оглядываясь.

Она не знала, куда идёт, где будет её новый дом, какое имя она станет носить, и даже – когда в следующий раз сможет поесть.

Но твёрдо знала одно: когда ты рождён для счастья – тебе никто не сможет помешать.