— Пап, а правда, что у нас девять жизней? — Уголек перестал ловить черный хвост Матвея и серьезно посмотрел на отца.
— Вот так раз? Чего это ты? — Матвей воспользовался моментом и быстренько обернул хвостом лапы.
— Просто... У тебя вон на хвосте шерстинки седые. Значит, ты уже старенький, — Уголек прижался к черному боку Матвея своим точно таким же. — Хочу знать, сколько жизней у тебя еще в запасе.
Матвей вздохнул, задумчиво облизнул лапу в белой перчатке и сказал:
— А вот я тебе сейчас одну историю расскажу, ты посиди спокойно, послушай внимательно...
*****
Первая жизнь маленького Матвея могла закончиться, едва начавшись.
Стояла зябкая мокро-желтая осень, когда четверо кошачьих карапузов в первый раз открыли глаза. Рядом была мама, и мир казался вовсе не страшным.
Темный сырой подвал виделся Матвею тогда теплым и уютным. Это был его дом. К тому же, ничего другого он не знал. Но жизнь решила исправить это упущение. Однажды мама не вернулась со своей ночной охоты...
— Пойду искать! — сообщил Матвей своим двум братьям и одной сестричке.
— Не дури. Сам сгинешь. Давай еще немножко подождем, — уговаривали они.
Но Матвей не слушал. Чувствовал — что-то случилось. Не поможет ожидание...
Он выбрался из родного подвала и чуть не угодил под колеса. Рычащий, словно злобный зверь, автомобиль пролетел мимо Матвеева носа, окатил ледяной водой из серой лужи и исчез под аркой...
«Повезло, — подумал Матвей. — Обидно было бы погибнуть сразу. Так и не увидев ничего, кроме своего подвала. Чувство такое, словно второй раз родился…»
*****
Он скитался уже несколько дней, искал маму, звал, иногда плакал от голода и отчаяния.
«Может, зря я не послушался и не остался, — думал он, дрожа вечерами на люке. — И маму не найду, и сам когти отброшу».
— Рр-ав! — раздалось поблизости, словно подтверждая его опасения.
Матвей вскочил, огляделся и увидел: зубастое чудовище, разбрасывая слюну, летело прямо к нему!
— Стой, Чарли! Фу! Ко мне! — за страшным зверем бежала девушка, пытаясь ухватить прыгающую по лужам рулетку.
Успела. Резкий рывок остановил Чарли. Страшные челюсти щелкнули почти у носа оцепеневшего Матвея. Черные глаза окатили холодной яростью.
А секунду спустя Матвей воспарил над люком, подхваченный руками в красных перчатках, и оказался нос к носу с хозяйкой свирепого Чарли.
«Человек, — подумал Матвей. — А я-то уж был готов увидеть кошачьего боженьку! Опять повезло. Прямо из пасти у смертушки меня выдернула».
— Малыш... Мокрый, худой. Куда же тебя теперь? — тем временем размышляла его спасительница. — Ко мне нельзя – Чарли сожрет. Что же с тобой делать?
— Тетя Лена, а давайте я его к себе заберу, — девчушка лет восьми незаметно подошла к хозяйке Чарли и настойчиво дергала ее за рукав.
— Наташка? А тебе мама разрешит? — Лена строго посмотрела на девочку.
— Разрешит! — пообещала Наташка, — Куда она денется!
«Отдать, не отдать?» — задумалась Лена. Наташкину маму она знала. И не сказала бы, что та очень любит животных.
Но Чарли подвывал и хищно щелкал челюстями у ее ног, руки замерзли, мелкий холодный дождь лез за воротник, а Наташка была так убедительна, что Лена рискнула.
— Забирай! — она протянула Матвея девочке. — Только чур не выкидывать. Если мама будет против, поищите другой дом для малявки.
Наташка с готовностью кивнула, прижала котенка к розовой курточке и юркнула в парадную.
*****
Так началась третья жизнь Матвея.
— Это что?! — В Натшкином доме его встретили без особой радости.
Большая, дородная женщина в блондинистых кудряшках и цветастом фартуке строго смотрела сверху вниз.
— Котенок... — Наташка опустила Матвея на пол.
— Вижу, что не щенок! Я спрашиваю, что он делает у нас дома? — аккуратные бровки женщины сошлись на переносице.
— Мам, — Наташка подпустила слезы в голос. — Его чуть Чарли не сожрал, он замерз, голодный и вообще бедненький... Можно его оставить?
Строгая женщина посмотрела в просящие Наташкины глаза и смилостивилась:
— До первой лужи на ковре! Слышишь, Наталья, я не шучу! Второго шанса не будет. Напрудит где не надо — тут же пойдет гулять.
Наташка заулыбалась, закивала. То ли не приняла слова матери всерьез, то ли думала, что Матвей не посмеет испачкать ковер.
А он посмел. Не специально, конечно...
Наташка тогда была в школе, ее мама сидела за компьютером, иногда ругаясь с кем-то по телефону. Матвей гонял по ковру перышко, вылезшее из пуховой подушки. И вдруг ему приспичило...
Он заметался, совершенно забыв все наставления Наташки, которая на днях тыкала его носом в пластиковую ванночку, стоявшую в отдельной комнатке рядом с большой белой вазой под названием унитаз...
В общем, лужа получилась, случайно. И именно на этом проклятом ковре.
— Так! Я, кажется, предупреждала! — сказала Наташкина мама, вляпавшись в эту злосчастную лужицу.
А потом она схватила Матвея за шкирку и выставила на балкон:
— Сиди здесь! А я пока решу, что с тобой делать.
Дверь захлопнулась, Матвей остался мерзнуть...
Сперва в голову ничего не приходило, слишком уж он испугался. Но потом коротенькие, дрожащие от страха мысли, собрались в одну:
«Надо бежать! Ничего хорошего эта тетка решить не может! А плохого мне и так хватает!»
И Матвей вспрыгнул на балконные перильца...
Поскользнулся на холодном металле и полетел вниз с пятого этажа... Много чего он успел передумать в своем полете. Вспомнил маму, подумал о судьбе братиков и сестры, попрощался с жизнью...
И, к своему удивлению, приземлился на все четыре лапы прямо в середину лиственной кучи, которую сгребли, да так и не убрали нерадивые дворники.
Матвей перевел дух, воздел янтарные глаза к серым тучам и подумал: «Четвертый раз меня что-то спасает! Спасибо!»
*****
Зима на улице была ужасна... Матвей мерз, голодал, скитался по помойкам и пытался охотиться на жирных нахальных мышей.
В то страшное время у него появился наставник. Старый дворовый кот Барс. Именно благодаря ему Матвей в пятый раз спасся от смерти.
— Кис-кис-кис, иди сюда, котик, — Матвей выглянул из-за мусорного бака.
Парнишка лет тринадцати, присев на корточки, протягивал кусочек восхитительно пахнущей сардельки.
— Ну, иди же... Угощу.
Матвей сделал несмелый шажок, влекомый запахом. Парень улыбался, ждал...
— Стой! — зашипел за его спиной невесть откуда взявшийся Барс.
Матвей с сожалением оглянулся:
— Ты чего, Барсик, есть что ли не хочешь? Угощают же...
— А ты жить, похоже, не хочешь. Стой, говорю! — хвост Барса ходил из стороны в сторону, глаза горели зеленой злостью.
Матвей остановился.
— А теперь ко мне! Живо! — приказал Барс. — Да шевели ты лапами! Живодер это местный, Славка! Сколько он бездомных кошек и собак извел — жуть! Да такими зверскими способами, что даже рассказывать не буду — уснуть потом не сможешь!
Матвей метнулся за мусорку под разочарованные Славкины ругательства...
*****
А через месяц ему неслыханно повезло.
Он тогда сидел перед парадной и ждал, когда кто-нибудь откроет тяжелую дверь. Нужно было обязательно попасть внутрь.
Ночные морозы стали невыносимыми, и Матвей боялся не проснуться однажды на своем люке, как не проснулись уже многие бездомыши...
Наконец, к двери подошла старушка с цветастой хозяйственной сумкой. Приложила брелочек к панельке, потянула за ручку. Дверь, скрипнув, нехотя приоткрылась. Матвей метнулся промеж старушкиных валенок, просочился в теплую темень.
— Ох, напугал, окаянный! — выдохнула старушка, вглядываясь в темноту. — Голодный, небось, разбойник. Пойдем уж в гости. Покормлю, обогрею. Нельзя в такую холодину без дома...
Матвей боялся, очень боялся. А вдруг эта бабулька такая же, как давешний живодер? Заманит, а потом поминай, как звали...
Но холод, голод и усталость сделали свое дело. Он пошел за ней. И не пожалел.
Мария Ивановна жила одна. Родственники были нечастыми гостями в ее маленькой чистой квартирке.
— Все ждут, когда я площадь освобожу. Зажилась я на этом свете, — говорила Мария Ивановна коту после их коротких визитов. — Недолго им уже ждать осталось...
Я и сама устала, если честно, от жизни этой. Только вот перед тобой, хвостатый, неудобно. Прикормила, приручила, а сама помирать собралась. Ну ничего, поживем, может, еще...
«Конечно, поживем!» — думал Матвей и терся о старушкины ноги, обутые в вязаные уютные тапочки.
И они пожили... Правда, не так долго, как мечталось Матвею. Всего до лета.
Родственники Марии Ивановны с Матвеем церемониться не стали. Засунули в машину, отвезли за город, подальше от дома, да и вышвырнули, притормозив, из окна.
Он приземлился на обочине, поблагодарил высшие силы за подаренную шестую жизнь и побежал, куда глаза глядят...
*****
— Пап, так у тебя уже шесть жизней потрачено? — забеспокоился Уголек.
— Нет, малыш, боюсь, что больше... — Матвей задумался. — Нелегким вышел путь к нашему с тобой нынешнему дому.
Собаки меня едва не задрали однажды, когда я с голодухи в курятник залез. Это раз.
Потом до города добрался и под машиной спать устроился. Чуть не размазали по асфальту меня тогда. Это два.
Потом мужику какому-то я не понравился, камнем в меня швырнул. Хорошо, что по лапе попал, а не по голове. Это три...
Я тогда уже жизни мифические не считал. Думал, конец мне. Не поохотиться со сломанной лапой, не убежать... Лег и помирать собрался.
Тогда мне и повезло в последний раз. Попался я на глаза не живодерам, слава кошачьему боженьке, а волонтерам!
Подобрали, подлечили, в приюте поселили. Вот там я нашу хозяйку и встретил. Маша тогда другую прическу носила. Но была такая же добрая и красивая.
Пришла в наш приют друга искать. Что она во мне тогда нашла, ума не приложу. Взрослый хромой котяра, битый жизнью и людьми...
А она вот влюбилась с первого взгляда. «Мой кот! Сердцем чувствую!» — говорит. И я влюбился...
А потом и подругу себе нашел, Зоську. Страсть у нас с ней случилась. Ты вот от этой самой страсти и родился, да еще три парня.
Правда Зоськина хозяйка нашей любви не оценила. Возмущалась:
— Вот ведь кошачье племя блудливое! Только собралась свою на интимную операцию вести, а она, гляди-ка, уже беременная! Ладно, теперь уж после того, как родит! Маша, ты мне поможешь наших детишек общих пристроить?
Наша хозяйка, конечно, не отказала. Троим дом нашла. Тебя вот только оставила. Уж больно ты ей полюбился.
А чтобы мы больше глупостями не занимались, меня тоже к ветеринару отвела. Я, конечно, обиделся. Нечего было в моем организме ковыряться, нету у меня там ничего лишнего! Но Маша так извинялась, что я ее простил...
— Пап, с этим все понятно, — нетерпеливо перебил Уголек. — Но если так посчитать, получается — ты последнюю жизнь доживаешь?
— Ну ты уж маханул — доживаю. Я еще далеко не старик. А сединки мои от житухи нервной и неласковой. Да и не последняя она вовсе! — ухмыльнулся в усы Матвей. — У меня еще десятая жизнь имеется.
— Где?
— Да вот же: рядышком сидит, вопросы разные задает, — легонько пихнул в бок Уголька Матвей.
— Я? — Уголек аж вскочил.
— Ну а ты как думал? Ты же моя вылитая копия! Мое повторение в этом мире! Только судьба у тебя посимпатичнее. Зря я, что ли, девять жизней потратил? Нет, не зря. Тяжело было, зато десятая жизнь — загляденье!
Маша смотрела на двух черных котов, большого и маленького, а сама думала: «До чего похожи, и ведь любят друг друга. Самые настоящие отец и сын. И я их люблю».