У идеальных компаньонов никогда не бывает меньше четырёх ног

Всю свою 80-летнюю жизнь королева французской словесности Габриель Сидони Колетт прожила в окружении кошек.
Своих питомцев писательница называла просто: Серая, Красивый мальчик, Малышка, Мускат, Мур-мур, Лизетт или именами, понят­ными только ей и ее близким.
Первые книги, вышедшие за подписью "Колетт" — "Диалоги животных" (1904 г.), "Мир среди животных" (1916 г.), "Двенадцать диалогов животных" (1930 г.) и имевший оглушительный успех роман "Кошка" (1933 г.), характеризуют автора как величайшего мастера анималистического портрета и выдающуюся писательницу. Неудивительно, что из-под ее пера родился такой афоризм: "Время, проведённое с кошкой, никогда не потеряно даром". Её жизнь с кошками-компаньонами, кошками-музами является тому живым доказательством. Колетт выбрали президентом Гонкуровской академии и при жизни издали полное собрание сочинений. По ее романам снимаются фильмы и ставятся телесериалы.
Габриэль Сидони, взявшая впоследствии псевдоним Колетт, была необыкновенно хороша. Тонкая талия, гибкая, подвижная, с кошачьей грацией (сохранилась фотография, где Колетт запечатлена в изящной позе сфинкса, которую так любят принимать кошки) и длиннющими косами до пят (1 м 58 см). В двадцать лет она вышла замуж за парижского журналиста, беллетриста Анри Готье-Вильяра, на 14 лет старше неё. Жизнь с ним была пыткой, но именно ему мир обязан становлением великой писательницы — Колетт. В поисках новых сюжетов муж, часто запирая её на ключ, заставлял вспоминать школьные годы, провинциальную жизнь и записывать в тетрадь. Рукописи он публиковал под своим именем. Символичен эпизод из ее биографии, когда после разрыва с Готье-Вильяром и переезда из особняка на улице Курсель в квартирку на Вильжюст Колетт всё же не в одиночестве, а как она сама сказала, "меж кошкой и собакой безбоязненно встретила новую жизнь".
Заставить делать то, что претило талантливой женщине, у её мужа не получилось. Её кошачья бунтарская натура вырвалась на свободу и заявила миру во всеуслышание о своем писательском таланте. А компаньоны — кошка и собака — многому её научили. Их диалоги стали основой ее первых книг. Неслучайно она произносит ставшую крылатой фразу: "Моя кошка говорит со мной не так почтительно, как я с ней". Почитать кошек и уважать свой независимый кошачий нрав она научилась на всю оставшуюся жизнь. В одном из интервью дочь знаменитой Колетт вспоминает о реак­ции матери, когда однажды в возрасте четырех лет вымыла котенка в ледяной воде: "Гос­поди, за что ты наградил меня таким глупым ребёнком! Как могла ты это сделать, дурочка?! Ведь животное может погибнуть!"
Кошка у писательницы не объект отстраненного художественного созерцания, а очень личная и важная составляющая ее внутреннего мира, устремленного к подлинности чувств, радостной полноте жизни — глубинным родникам её творчества. В природе, среди кошачьих, Колетт черпала нравственную силу для противостояния холоду людских отношений, их фальши, бездушному расчету, изведанных ею в юности, после замужества и на пороге зрелой поры.
Любовь к кошкам у автора от матери, тоже Сидони, которая страстно любила природу и много времени проводила в саду, окруженная кошками и собаками. В романе "Сидо" писательница рассказывает о житье в провинции и о своей доброй, умной, работящей матери.
Именно от неё она, например, научилась распознавать погоду, наблюдая за кошками. "Оттепель? Да что они там понимают, эти парижские метеорологи? Взгляни на кошкины лапки! — Зябнувшая кошка действительно поджала под себя лапки и крепко жмурилась. — К небольшому морозцу, — продолжала Сидо, — кошка сворачивается как чалма, так что кончик ее хвоста касается носа".
Писавшиеся во время бракоразводного процесса "меж кошкой и собакой", "Диалоги животных" позже были переработаны Колетт в "Двенадцать диалогов животных".
Главными персонажами в них были кот и пёс. Их диалоги — это и философские размышления, и жалобы на самочувствие, и оценка поведения хозяев и т.д. Правда, кот Кики-Лапочка чаще всего поучает или ставит на место своего компаньона — французского бульдога Тоби. Некоторые высказывания мудрого, а временами и нахального кота, — готовые афоризмы: "Чем больше дают, тем больше я требую", "Можно любить хозяев и при этом заботиться о своём желудке", "Люди кричат потому, что им нравится себя слушать" и т.п.. А вот Кики-Лапочка размышляет: "Неужели только двуногим дано право грустить, радоваться, вылизывать тарелки, ворчать и свое капризное настроение таскать по всему дому? Мне тоже свойственны капризы, я подвержен грусти и расстройству аппетита, мне знакомы часы мечтательного уединения..." Как тонко кот подмечает разницу в поведении хозяина (его) и хозяйки (её): "Он говорит мало, всё больше скребет по бумаге, тихонько, как мышка. Повинуясь капризному и деспотичному инстинкту, я пробую на нем свою власть: лапы шлепают по разбросанным перьям и письмам, требовательное вольнолюбивое мяуканье у двери ("гимн дверной ручке" — как он это называет, или же "жалоба затворника")... она уж больно суетится, толкает меня, болтает в воздухе, держа за лапы, гладит как-то неровно, смеется надо мной вслух и слишком похоже подражает моему голосу".
Эгоист по натуре, усатый философ всё же любит хозяйку, когда женщина замечает букву "М" на лбу: "Она целовала меня в плоский лоб, по которому почти чёрными полосами написано классическое "М", что, по её уверениям, означает "мур" или "мяу".
Пёс всегда благоволит хозяйке и прощает ей все её шалости. Кот же возмущается и начинает учить Тоби, при каких обстоятельствах и как показывать характер и чувство собственного достоинства: "Иной раз мне за тебя стыдно: любишь всех без разбору, прикрикнут на тебя — только хвостом вильнешь... Несчастный, унижаешь себя подражанием. Стоишь на задних лапах, в дождь носишь пальто, ешь — брр! — мирабель, как полоумный бросаешься вдогонку за кинутым яблоком, высунув язык и выпучив глаза. Малодушный! Бери пример с меня. Я созерцаю бренный мир со звездной высоты. Стремись и ты обрести божественный покой".
Кот всякий раз одергивает пса, раздражаясь, когда речь заходит о правилах приличного поведения ("Не угодно ли, чтобы я ещё и залаял?"), а Тоби никак не удается поддеть Кики-Лапочку или урезонить его — у того всегда наготове вес­кие аргументы. Кот найдет повод показать свою образованность, и когда Тоби, по-простому пересказывая слова хозяина, говорит: "Накось тебе кости", Кики-Лапочка поправляет его: "Какой ты, однако, безграмотный. Он кричит: "На кость тебе!"
С каким неподражаемым мастерством описывает кот собственную персону: "Моя шуба хорошеет. Коричневые полосы на спине чернеют, белый палантин распушается ослепительным жабо, не говоря уже про шерсть на брюхе: подобной красоты на свете не сыскать. А бесценные чувствительные хохолки в ушах, которые она называет серьгами? Какая кошка устоит передо мной?" И зная своё превосходство, он фланирует перед наивной узкомордой кошечкой с "ослиными ушками на крестьянский лад" неторопливо, "с наигранным безразличием".
В плохую погоду, греясь у камина, Кики здраво рассуждает, почти философствует: "Я не выйду на улицу. Я украдкой доверюсь подносу с опилками, только бы меня никто не видел. Что и говорить, пахучая, рыхлая, податливая земля под когтями вдохновляет несравненно больше... Но высшие натуры, к каковым я принадлежу, способны к длительному воздержанию. Я дождусь солнца, сухого ветра, а ещё лучше — заморозков".
Но может и пожаловаться на обстоятельства: "Как же мне плохо! Мой мех меня душит. Эх, сбросить бы кожу, вырваться из себя наружу и без ничего ринуться навстречу прохладе! Завтра, если оно будет, я вновь обрету подобающее мне достоинство. Сегодня же я сгоняюсь нечесаный, немытый, словно брошенная женщина".
По части сравнений чувствуется, что Кики недаром живет в семье писателя — у него очень тонкие наблюдения, например: "И визгливые дамочки будут гладить меня по спине рукой в перчатке, в мертвой коже... Брр!" Можно цитировать буквально каждую строчку "Разговоров". "В час, когда человек уничтожает человека, он должен с особой жалостью относиться к животным, чтобы вновь открыть для них тот земной рай, в котором цивилизация им отказала".
Рассказы о животных Колетт печатала при каждой возможности, особенно в годы Первой мировой войны, когда почувствовала в себе журналистскую жилку. В 1916 году она выпус­кает книгу "Мир среди животных", куда вошли газетные очерки и специально написанные рассказы. В предисловии она пишет: "В час, когда человек уничтожает человека, он должен с особой жалостью относиться к животным, чтобы вновь открыть для них тот земной рай, в котором цивилизация им отказала".
Колетт всегда стремилась на природу, и лучшим отдыхом для нее было время, проводимое на вилле "Мускатная шпалера" на берегу Средиземного моря. Именно здесь были написаны лучшие романы автора, в том числе и во многом автобиографический роман "Кошка" (1933 г.): в романе муж героини пытается выстроить со своей женою деловые, парт­нерские отношения — что на деле пытался реализовать первый муж писательницы.
Роман "Кошка" — поэтическое и грустное повествование о счастливой кошке, живущей в загородном доме, в саду, как в раю, рядом с любимым человеком, которая стала жертвой невольного предательства с его стороны. Речь идёт о ревности молодой жены к любимой кошке мужа: из этого мучительного чувства она чуть не погубила животное, которое чудом спаслось. Однако приревновала и кошка. Нет, трагедии не произошло, но повествование о таком "соперничестве" писательница заканчивает на драматической ноте. В мысли и поступки своего героя — молодого мужа — автор вкладывает собственное преклонение перед кошкой: "Восхищение кошкой и способность понимать ее были у него врождёнными, и эта способность — пережиток древних времён — давала ему впоследствии возможность без труда истолковывать поступки кошки... с того дня, когда, вернувшись с выставки кошек, он поставил на коротко подстриженную траву пятимесячную киску, которую приобрел, пленившись её безукоризненной мордочкой, чувством собственного достоинства, развитым в ней не по возрасту, и скромностью...". Прототипом "кошачьей" героини послужила собственная кошка писательницы породы шартрез (к которой на протяжении всей жизни автор питала слабость) по имени Дерньер, что значит "Последняя". Она действительно стала последней кошкой в жизни писательницы. В романе эта кошка носит имя Саха.
На протяжении всей своей жизни Колетт с бесконечной добротой относилась ко всем животным, не делая исключения для бездом­ных. Так, в Париже, когда ее второй муж снял небольшой домик, в округе оказалось немало бродячих кошек и собак, и Колетт тут же наладила их кормление.

Александра Рожкова © Журнал для любителей кошек "Друг"