«Ничего эти рукожопы делать по-людски не могут!»

«Ничего эти рукожопы делать по-людски не могут!» — гневно ворчал Роман Мартыныч в три часа ночи.
«Это ж надо! Старший сынок ихний супу прямо из кастрюли похлебал, поварёшку в кастрюле оставил, крышку не закрыл, прокиснет, как дать взять».
Роман Мартыныч открыл крышку кастрюли, та неудачно, с грохотом, заплясала на плите, он весь сжался и прислушался:
«Тишина, пронесло. Тут совсем мало осталось, — думал он, заглядывая в кастрюлю, — надобно доесть, а то ж скиснет».
Съесть весь суп сил не хватило, курицу только — нельзя добру пропадать, а картофель и вермишель на донышке остались. «Невелика беда», — решил Мартыныч и отправился в залу.
А там и того хуже — камин они вечером жгли, да пепел рассыпали по всему камину, ну что за лодыри? Надо было в уголок сгрести. Пришлось в камин погрузиться, чего уж там, раз взялся за дело. Пепел ещё горячий водицей залил: завтра поймут, что он пожароопасную ситуацию предотвратил —похвалят.
Шорох в детской комнате отвлёк Роман Мартыныча от мыслей о вечном и он бесшумно двинулся по длинному коридору в детскую. Там, в полумраке ночного освещения, глядя на разметавшихся в кроватках близнецов, он решил, что дел тут предостаточно.
«Ты посмотри на неё, — это он про мамашу двух белобрысых, — навалила мягких игрушек, где ж детям место для сна?» — устранил оплошность, не задумываясь, скинув медведей и зайцев на коврик прикроватный. Вот так-то лучше, спите, милые! А жара-то, жара какая, простыни с подогревом она им подложила да одеяла пуховые! Ужас! Вон как вспотели.
Пыхтя, стянул одеяла им в ноги, присел отдохнуть, ведь что ни говори, а непорядок устранять — дело хлопотное. Мамаша их спит и в ус не дует. Все на Мартыныча надеются.
«В ёйную спальню не пойду, а то начнёт тапками спросонья кидаться, нервная она у них. Лучше к младшенькой заглянем, она весь вечер рисовала, а ещё что-то из разноцветных бусин мастерила, может, опять всё на столике разбросала, пойду приберу, бессонница у меня всё равно».
«Ну вот, у малявки тоже прибрался, теперь на кухню — гляну, что она там на завтрак собралась готовить. И в опочивальню, на отдых, уж рассвет скоро.
Фу! Спаржа! Да что ж за нелюди такие! Как можно детей на завтрак спаржей кормить! Схожу мясца достану, — воробья или голубя, — полезнее всякой там зелени размороженной! А уж после — на покой.
Утро. Мать семейства, продрав глазочки ото сна:
— Твою ж мать! Роман Мартыныч! Дрянь вы такая! Опять птицу дохлую в дом притащили! А суп, кого супом потчевал, кто кости по плите разбросал? Где вы? Подонок эдакий! В камин нассали, вам песочку с запахом лаванды мало что-ли? А натоптали как носорог какой, весь пепел из камина — по коврам, найду, тварь вы такая, в ссылку на деревню к вашей гулящей мамочке отправлю! Это что ж творите-то?! В детской по одеялам грязными лапищами, стыд какой, стирки на целый выходной мне устроили!
— Мам! Мартыныч опять мой рисунок маслом изжевал и бусинки по комнате разбросал. Кыс-кыс, где ты, Ромочка!
Роман Мартыныч, сонно потягиваясь и томно оглядываясь по сторонам:
— Да здесь я! Чего горланить! Устал я, столько дел, как пчёл всю ночь трудился, можно тихо «спасибо» сказать, орать-то зачем! Мррррррр.

© Nino Kacharava