Дружные бояськи
КОШАЧЬЯ МАТЕРЬ. Людмила Пругло
Время давно превратилось в бессмысленные цифры на экране смартфона. Имеет значение лишь интервал — два часа между кормлением новорождённых котят и лечебными процедурами. Меховые комочки спят в тёплом свете брудера — небольшого аппарата интенсивной терапии.
Сквозь прозрачное стекло бокса видно, как они ворочаются во сне на пелёнке. Пёстрая девочка и её черно-белый братик пока безымянные. Давать имена котятам, которые могут не выжить — плохая примета.
Их дыхание такое слабое, что я постоянно замираю, пытаясь поймать взглядом поднимающуюся и опадающую шёрстку. Болящие от недосыпа глаза то и дело теряют фокусировку. Нужно поставить следующий будильник и немного поспать…
Но сон не идёт, несмотря на усталость. Я лежу в спальнике на плиточном полу стационара, слушаю мерное гудение аппарата и думаю о том, как странно жить в мире, где в эту самую секунду наверняка топят множество слепых, никому не нужных, хотя и совершенно здоровых котят.
И ещё странно вторую неделю выпадать из социума: я словно перестаю быть человеком, круглосуточно заменяя двум малышам пропавшую кормящую кошку. Развести молочную смесь, добавить препараты, помассировать животики, сделать уколы…
Что стало с их мамой? Попала под машину, в пасть бродячим собакам, в руки буйным подросткам? А если она жива и вернулась в заледеневший подвал после долгих поисков пропитания, чтобы увидеть пустоту там, где прежде лежали её дети? Что, если сейчас она бегает по всему городу, проваливаясь в сугробы, ищет котят и горько плачет на своём кошачьем языке?
Я никогда не узнаю.
На сон остаётся полтора часа.
Со вздохом приподнимаюсь на локте, чтобы еще раз убедиться, что все в порядке— дети дремлют, смешно ворочаются во сне. Убавляю на аппарате градус тепла, проверяю уровень влажности и снова ложусь.
Надо уснуть. Надо подумать о хорошем…
Или о ценах на снотворное в ближайшей аптеке.
***
Глухой удар о капот. Полосатое тельце отлетает на обочину, утопая в льдистом грязном снегу — физическая оболочка вмёрзнет в него до прихода весны. Не успев почувствовать боли, кошка взлетает — всё выше и выше, над шумом роковой трассы, над хаотичными огнями супермаркетов и автозаправок, над светящимися окнами новостроек.
Неловко перебирая по воздуху призрачными лапами, распугивает стаю ворон на крыше и усаживается на парапет. Словно любимой музыкой она наслаждается воем ветра и пугающим карканьем возмущённых птиц.
Внизу расстилается город: текут человеческие реки, дымят заводские трубы в промзонах, носятся ревущие автомобили…
Наверху, за плотной пеленой серых туч, молчаливо сияют одиночные огоньки звёзд. Сегодня их не видно, но кошка знает, что они есть. Помнит по прошлым жизням. Рядом с ней присаживается Великая Матерь — она наполовину человек, но свет в её глазах всегда горит ярче, чем тысяча огней мегаполиса. Её мурлыканье вплетается в мироздание, заглушая все остальные звуки. Она говорит, не произнося ни слова:
— Пора домой, странница.
Кошка согласно поводит усами. Она знает, что нужно уходить — раствориться в Первозданной Песне, обрести покой в вибрациях Вселенной. Она вспоминает, как саблезубым тигром завалила грузного бизона. Как снисходительно принимала дары, лёжа на алтаре в египетском храме. Как скрывалась от огней инквизиции, давясь чумными крысами. Хищной тенью скользила по джунглям, загоняла добычу в львином прайде, в рысьей шкуре точила когти о стволы ароматных сосен. В теле снежного барса она гуляла по горным хребтам. Будучи стремительным гепардом, обгоняла пустынные смерчи. Последняя жизнь началась в городе, и закончилась, толком не начавшись. Она так и не узнала, каково это — быть «домашней»…
Кошка вздыхает — понимает, что не узнает.
Время стремительно утекает сквозь когти.
Праматерь касается её шерсти человеческой рукой. Осторожно гладит, успокаивая. Кошка чувствует, как постепенно растворяется, становится частью мироздания — потоками воздуха, запахом грядущей весны, незримыми отпечатками лап на асфальте…
Она должна уйти.
И бросить котят?
Кошка шипит и угрожающе поднимает шерсть на загривке. Мельчайшие частицы её души, готовые отправиться в последнее путешествие, тут же замирают, электризуя воздух. По антеннам на крыше пробегают синие разряды, мигает свет в окнах, шумят телевизионные помехи.
Нет, так просто она не сдастся.
Праматерь понимающе склоняет голову — кошачью голову на человеческом теле. Богиня тоже не бросает своих детей.
***
Мне удалось поспать… Или нет? Я уже не уверена, что вижу — сны или галлюцинации. Будильник ещё не звенел. Дышать тяжело, словно что-то давит на грудную клетку. С трудом разлепляю свои глаза, чтобы встретиться взглядом с зеленью глаз кошачьих. Но стационар же закрыт! Откуда?..
Кошка, сидящая на моей груди, поворачивается, бросая отчаянный взгляд за стекло брудера. Касается его лапой. Открывает рот, беззвучно мяукая, а через секунду спрыгивает с меня, исчезая в темном углу помещения.
Я подскакиваю, лихорадочно нащупывая на стене выключатель света. Синева потолочных ламп ослепляет — зажмурившись, шарю руками под шкафом с препаратами, пытаясь нащупать полуразличимый кошачий силуэт. На мгновение пальцы зарываются в холодную шерсть, но в итоге я хватаю лишь пустоту.
Привиделось… Не пришлось бы вместе со снотворным покупать в аптеке таблетки от шизофрении. Из брудера раздаётся тихий писк — котята проснулись. Наверное, нужно снова разводить для них молоко. Срабатывает будильник — точно, самое время.
Дети выглядят намного лучше. Появился аппетит, пытаются нелепо мурлыкать — словно иголочка старого граммофона скользит по пластинке.
Может, пора начать придумывать им имена?
***
Пора…
Тучи расходятся. Хотя звездный свет и теряется в световом куполе, полная луна, напоминающая огромное око, наблюдает за вечным биением пульса жизни. Луна смотрит, как город принимает маленькую душу — душу матери, душу кошки.
Легко и свободно эта душа проносится по чердакам и подвалам, трётся лбом о гранитную статую львицы в музее, разбивает лапой лёд и подцепляет рыбешку из реки. Она лавирует между колёс, нюхает сумки прохожих, щекочет усами пассажиров в автобусах. Она не устаёт, не чувствует холода и боли, ей больше нечего бояться… Но в какой-то момент кошка замедляет свой бег, останавливается и понимает — ей и правда пора.
Не исчезнуть, нет. Маленькая упрямая кошка отказывается от обещанного покоя — от радости вечной охоты на небесах, сладости бесконечной весны и проникновения в сердце миров. Она в последний раз вдыхает запахи мегаполиса, улавливая вибриссами мельчайшие колебания тротуара под шагами людей, вслушиваясь в самые отдалённые звуки и шёпоты. И она делает свой последний выбор — становится не частью Вселенной, но частью Города.
Её громкое мяуканье приведёт волонтёров к ослабевшим и умирающим животным. Её мягкие лапы согреют замерзающих, а когти вопьются в тех, кто обижает её сородичей. И пусть её мурлыканье утихло навсегда, но эхо его будет долго звучать в стенах приютов и ветеринарных клиник.
Луна молчалива и холодна. Но только не для неё.
Улицы наполняются призрачным зеленоватым светом, — незримый для горожан, он проливается с небес каждый раз, когда Кошачья Матерь открывает путь новой душе.
С теплом и песней древняя богиня принимает дочь в свои объятия: их мурлыканье входит в резонанс, и они становятся единым целым. Кошка знает, что однажды она так же встретит своих детей.
