Смешные картинки кошек с прикольными надписями (Страница 993)

Не смотри на меня, босоногая кошка.
Не пекись о моей некузявой судьбе.
Я ведь тоже бродячая кошка немножко,
Потому что гуляю сама по себе.

Не гляди на меня, шерстяная малышка.
Дай я лучше за ушком тебя почешу.
Я ведь тоже, бывает, как сцапаю мышку!
Поиграю немножко, потом задушу.

За моею спиной закрываются двери.
Но признаюсь тебе, что боюсь, как огня
Равнодушного страшного сильного зверя,
Что однажды бесстрастно задушит меня.

Меня зовут Фрейя. Раньше звали Лаки, а еще раньше никак не звали. Свою котомаму, ту, что произвела меня на свет, я ни разу в жизни не видела, только смутно помню ее запах. Нет, конечно, теперь у меня есть и Мама, и Папа, но они — человеки. А еще у меня есть сводный брат — большой, важный и страшно пушистый кот Зигфрид.
Я думаю, что человеки — странные существа. Нет, чтобы звать нас Мряу или Мяв-Мяв, и всё всем было бы понятно, но они, по странной своей человечьей природе, выдумывают нам непонятные имена, которые мы, кошки, и произнести-то толком не можем.
Нашли меня на дороге. Вернее, это мой будущий человекопапа подобрал меня грязную, голодную, еще слепую и совсем несчастную. Я, маленькая и беспомощная, распластавшись на холодном асфальте, изо всех своих сил звала незнамо куда запропастившуюся кошкомаму. Смутно помню это время, но, кажется, я уже была готова распрощаться со своей только начавшейся жизнью, как вдруг почувствовала, что какая-то неведомая сила оторвала меня от холодного асфальта и понесла куда-то наверх.
Это был мой будущий человекопапа.Я сразу уткнулась носом в его ладони (так человеки называют лапы. Почему? Кто их знает!) и вдруг поняла, что вытащила свой счастливый кошачий билетик. От радости я огласила округу слабым, но радостным, кличем: «Мряу-у!»
Подобравший меня человек что-то долго, как мне тогда показалось, обсуждал с другими человеками. Все это время я старательно тыкалась носом в его сделавшиеся вдруг такими родными руки, пытаясь нащупать место, откуда пойдет молоко. Вот я глупая была! Теперь-то я знаю, что еда появляется по воле человеков сразу в блюдце. А потом будущий человекопапа положил меня на мягкую поверхность, заботливо укутав во что-то теплое и ворсистое. Я услышала какое-то странное басовитое рычание, и все подо мной, легонько дернувшись, плавно закачалось. Сначала я очень сильно испугалась, но ничего не происходило, поэтому я поглубже укуталась в теплое и ворсистое и… Кажется, заснула.
Так началась моя история.
Проснулась я от того, что убаюкивающее раскачивание неожиданно прекратилось. Рядом что-то громко хлопнуло. От этого неожиданного звука я вздрогнула и постаралась как можно глубже зарыться в свое мягкое убежище.
— И что это у нас тут такое страшненькое? — услышала я.
Это была моя будущая человекомама. Вернее, ее голос. Тогда я еще не могла видеть.
Сначала мне захотелось обидеться, но, услышав в голосе ласку и сочувствие, я все-таки передумала, лишь мяукнув в ответ, пытаясь объяснить то, что я вовсе и не страшненькая, а всего лишь грязная и очень голодная. Вышло не очень. Как-то жалобно и не серьезно.
Меня аккуратно взяли на руки, крепко прижав к груди, и куда-то понесли. Под мерные шаги я снова задремала, услышав, перед тем как провалиться в забытье, странное слово «вертирнирар». Помню, еще подумала: «Кто такой «рнирар» и почему его нужно вертеть?»
Вскоре меня вырвали из сладких объятий сна, абсолютно бесцеремонным образом схватив за загривок чем-то до омерзения холодным и неприятным. Тогда я решила выразить свой протест подобному обращению и со всей дури мяукнула, нет, даже рыкнула. Но так как, «рык» выдался то ли чересчур жалким, то ли недостаточно протестующим, на мое возмущение никто не обратил внимание. Хотя я и старалась отбиться, как только могла, пуская в ход маленькие, но уже острые коготки, и совсем крохотные зубки, против воли тельце мое растянули на холодной поверхности, принявшись ощупывать со всех сторон. Потом, самым наглым образом, открыли мне пасть и, проведя чем-то неприятным по щекам и языку, наконец-то оставили в покое. Но счастье мое было недолгим. Тогда-то я и узнала, что такое «вертирнирар». Пренеприятная это вещь, должна вам сказать.
Сначала меня повертели во все стороны, а затем открыли глаза. Было очень больно. До этого я никогда ничего не видела. Оказалось, что мир состоит не только из запахов и ощущений, но и света… Света и боли. В довершение всех неприятностей мои впервые открывшиеся глаза залили противным кусающимся и щиплющим лекарством. Сказать, что я была возмущена, значит не сказать ничего!
А потом… Потом я впервые смогла увидеть своих человекородителей и странное существо, очень похожее на человека, но почему-то вместо рук у него были синие резиновые перчатки. Это сейчас я знаю, как они называются, а тогда, конечно, и представить себе не могла, что это за странные холодные штуковины. Вот это и был тот самый «вертирнирар», который напоследок заставил меня съесть жутко противную таблетку.
А еще он спросил, как зовут котенка, то есть меня. Мама с Папой переглянулись и почти в один голос заявили:
— Лаки. Потому что счастливица.
Имя мне не понравилось, и я изо всех сил запищала. Но на мое возмущение опять не обратили никакого внимания, лишь Папа осторожно и ласково почесал мне пальцем за ухом. Это было приятно, поэтому я благодарно замурчала.
Меня снова заботливо укутали и куда-то понесли. Всю дорогу я вопила на чем свет стоит, боясь, что меня отнесут в еще более страшное место, где будет кто-нибудь гораздо ужаснее существа в синих перчатках.
Но несли меня в новый дом, которым оказалась простая картонная коробка. Тогда мне казалось, что она просто огромная и кроме меня вмещает в себя целый неисследованный мир. Едва меня отпустили, я сразу же принялась исследовать свое жилище. Оказалось, что оно не такое уж и большое, а за его пределами лежит куда больший мир. Видя мои неловкие попытки выбраться, Папа и Мама добродушно засмеялись.
А потом меня покормили, сначала с пальца, а потом с ложечки. Папа объяснил Маме, что в моей еде содержится молоко кошки. Не знаю, было ли там молоко, но мне понравилось, поэтому я тут же попросила добавки.
Когда я, наконец, наелась, мне сильно захотелось спать. Но человеки сказали, что на мне очень много блох и от них нужно избавиться. Не знаю, кто такие блохи, но, наверное, они говорили о тех существах, что ползали по мне и время от времени больно кусались.
Поэтому меня понесли купаться.
Сначала мне это очень не понравилось, но потом, когда я привыкла, то даже немного поиграла со струйкой воды, попытавшись поймать ее лапкой. Но она все время убегала, и мне никак не удавалось ее схватить.
Когда купание закончилось, меня отнесли обратно в коробку. И стало темно.
С головой зарывшись в оставленное родителями полотенце, я быстро уснула, убаюканная теплом и тем, что впервые за долгое время, не чувствовала голода.
Было еще темно, когда я проснулась от того, что у меня заболел животик. На мое жалобное мяуканье пришел Папа и снова покормил меня. А потом долго гладил пальцем по животу до тех пор, пока я снова не уснула.
Утром мне было плохо. Я снова не смогла открыть глаза и очень испугалась. Папа, услышав мой жалобный писк, чем-то протер мои глаза и закапал, как он говорил, лекарство. Оно очень походило на то, которым мне промывал глаза страшный вертирнирар. Но зато, я снова смогла видеть. Видеть мне нравится.
Покормив меня, Папа ушел на работу. Что такое работа и зачем на нее ходят человеки, я не знаю, но представляла себе этакое распрекрасное место, где много еды и можно целый день играть и веселиться. А иначе зачем добровольно ходить на эту работу?
А чуть погодя, ушла и Мама. Сначала мне было немного страшно и грустно. Я почему-то думала, что меня снова бросили, а потому громко мяукала, но никто не приходил. Лишь иногда из прикрытой Мамой двери, которую я могла видеть из-за высоких стен коробки, доносился какой-то неясный шум, мягкие настороженные шаги и возмущенное фырканье.
Не знаю, сколько прошло времени, ведь я снова уснула, и сладко спала когда пришла Мама. Покормив меня, она снова закапала мне лекарство и ушла на работу. Что же это за прекрасное место?
Когда стало темнеть, и я опять проснулась от голода, ко мне сначала пришла Мама, а потом и Папа. Папа разговаривал со мной. Мне очень нравилось его слушать. Я часто садилась, высоко задрав голову, и внимательно за ним наблюдала. Папа всегда улыбался и звал Маму, чтобы она тоже посмотрела. Наверное, ему это нравилось.
Так прошло много-много дней, прежде чем человеки сказали, что я уже совсем здорова и меня можно выпускать. И вправду, глазки я уже открывала абсолютно без посторонней помощи, и они совсем-совсем не болели после сна.
Мой дом расширился до невообразимых размеров. В моем распоряжении теперь была куда большая коробка, человеки называли ее прачечная. Здесь было много интересных вещей и неисследованных уголков, в которых можно было так интересно прятаться.
Чуть не забыла. К этому времени я уже ела совсем самостоятельно, чем очень гордился Папа, говоря, что я у него очень сообразительная. Чтобы его не расстраивать, я даже сама освоилась с таким чудом, как лоток. Это такая волшебная штука, куда по своим делам ходят все приличные кошки, и который всегда-всегда чистый. Куда что девается, ума не приложу. Освоила я его, конечно, не без помощи Мамы, но и Мама, и Папа были очень довольны.
Примерно тогда же, Папа с Мамой решили, что имя Лаки мне не очень подходит. Я с ними, конечно же, сразу согласилась. Так я стала Фрейей. Это имя мне очень нравится. Особенной когда кто-то из родителей подзывает меня, чтобы дать что-нибудь вкусное или просто взять на руки.
— Фрей-Фрей, — зовут они, и я со всех четырёх лап спешу к ним.
А потом я увидела своего брата. Да-да, того самого важного кота Зигфрида. Он на самом деле боялся заходить ко мне, потому что считал, что в прачечной вместе со мной живут «ктулхи». Но я то знала, что кроме меня там никто не живет. Была, правда, швабра и пылесос, так их называют человеки. Но они тогда казались мне совсем-совсем не страшными.
Почему Зигфрид боится этих «ктулхов», я узнала немного попозже, когда меня наконец-то выпустили из прачечной.
Кажется, это был один из дней, когда Папа с Мамой не пошли на работу. Они очень шумели, зачем-то переставляли все предметы с места на место, и очень суетились.
Я как раз очень удачно поймала пушистый хвост Зигфрида и раздумывала над тем, каков он на вкус. Как тут, из прачечной вышел Папа. Вернее, его вывел один из ктулхов. Это был пылесос. Он цепко схватил Папу за руку своим хоботом и стал страшно гудеть. Мы с Зигфридом от страха забились под кровать и уже оттуда наблюдали за тем, как гудящее чудовище таскает Папу по всей комнате.
Я хотела было кинуться на помощь, но Зигфрид сказал, что скоро это прекратится, ведь ктулху хотя сильный и страшный, но человеки его всегда усмиряют. И действительно, Папа быстро расправился с чудовищем и отправил его обратно в прачечную, где оно безмолвное и безобидное будет спать до следующего дня, когда родители не пойдут на работу.
А вот ктулху-швабра оказалась очень даже не страшной. Она не гудит, а просто водит за собой человеков. С ней можно немного поиграть, а если вцепиться в нее когтями то можно даже покататься.
Зигфрид говорит, что я просто маленькая, глупенькая и ничего в этой жизни не понимаю, а швабра ничуть не лучше пылесоса. Но его взгляд на мир вообще очень странный. Он даже считает, что моя еда, гораздо вкуснее его. Но, мне кажется, что это не так. У него вкуснее. Как бы это объяснить Маме и Папе, чтобы и у меня в миске была такая же?
Мне очень нравится мой дом. Особенно, подоконник, на котором растут вкусные и не очень цветы, а в самой большой кадке лежит много земли, которую очень весело раскидывать вокруг. Но потом очень ругается Мама. Как-то раз она даже воткнула в землю множество маленьких палочек. Я сначала думала, что это какие-то особенные цветы и даже попробовала их на вкус. Мне они не понравились, поэтому я просто вырыла их и снова смогла разбрасывать землю.
А больше мне пока и рассказать-то нечего. Правда, Папа говорит, что мне нужна операция, потому что у меня какой-то неправильный пупок. Но это будет потом. А сейчас, я очень счастлива, ведь у меня есть прекрасный дом, вкусная еда и любящие меня Мама, Папа и Брат. А что еще нужно для счастья простой кошке, которую подобрали на улице?
И да, если Вы думаете, что эту историю придумал мой Папа, то вы ошибаетесь. Все, что вы только что прочитали, я намурлыкивала ему темными ночами, лежа у него на груди и уткнувшись своим носом ему в ухо.
Впрочем, он думает по-другому. Но это не так уж и важно.
Автop: PanShafran

Мейн-кун по кличке Раббл умер в Британии в возрасте 31 годa.

Самый старый кот в мире, мейн-кун по кличке Раббл, умер в Британии в возрасте 31 года, рассказала газете Mirror его хозяйка Мишель Херитейдж.

Как пишет газета, Раббл стал считаться самым старым котом в мире, когда ему исполнился 31 год. Мишель получила его на свое 20-летие в качестве подарка, и с тех пор они с Рабблом были неразлучны.

"Он был потрясающим спутником, с которым мне выпало счастье прожить так долго", - сообщила хозяйка кота, слова которой приводит издание.

Херитейдж объясняет долголетие Раббла тем, что у нее не было детей, и она баловала его как ребенка. Но к концу жизни он резко состарился, плохо ел и стал очень худым. Потом он ушел и не вернулся. Мишель и ее муж считают, что он ушел, чтобы умереть, как это делают кошки.

Как пишет газета, если провести аналогию с возрастом человека, Рабблу было 150 лет. Он побил рекорд сиамского кота из Техаса по кличке Скутер, который умер в 2016 году в возрасте 30 лет. Но рекорд кошки Крим Пафф, которая родилась в 1967 году и умерла в 2005, когда ей было 38 лет и 3 дня, остался не побит.