Смешные картинки кошек с прикольными надписями (Страница 921)

Кота официально звали Себастьян. Ну, это когда приходят гости или там по иным церемониальным поводам. А так Ленка звала его просто: Засранец. Ну, скорее, ласково, мягко, как бы могла называть мужа: мол, засранец, конечно, но любимый же, свой. Кот не обижался.

Это был огромный пушистый персидский кот. С широкой важной мордой. И разными глазами: оранжевым и фиолетовым. «Если б глаза были одинаковые, он был бы глухим», - объяснил Ленке ветеринар, сосед по лестничной клетке. Собственно, это он Ленке и подарил котенка. Среди ветеринаров встречаются такие айболиты, которые тащат домой всех, от кого хозяева отказались прямо в клинике или гуманно принесли на усыпление. Котенок был из этой категории: после двух недель реабилитации, слабым, но жизнеспособным сосед вручил существо Ленке. Ему тогда было… Да черт его знает сколько, - месяца два, не больше. Мяукая (сосед пояснил, что это остаточные боли в животе), он подползал к Ленке. Греться и гладиться.

Ленку он любил. Но как-то даже не по-кошачьи. Однажды Ленка привела в дом мужика. Ну, так случается у 30-летней барышни. В зауженных джинсах, пиджаке на футболку с мультиками. В очках и с хипстерской бороденкой. То, что это именно мужик-мужик, а не просто гость, типа, коллега по работе забежал, кот каким-то образом сразу распознал. И мужика тут же невзлюбил. Нет, не зашипел. Он вообще как-то не шипел. Он пыхтел. Весь будто надувался, злобно сверлил оппонента разноцветными глазами. И пыхтел. Наверное, это было даже ближе к рычанию. Мужик на пыхтение внимание не обратил. Снял в прихожей пиджак, белые кроссовки, издали поприветствовал кота стандартным набором «уссиии какаяяя морда!» и в обрезанных под щиколотку носочках проследовал мыть руки.

В гостиной мужик плюхнулся в кресло. И пока Ленка заваривала на кухне что-то китайское, уткнулся в смартфон. Если б он этого не сделал, то вероятно заметил растущую рядом точку напряжения. Сидящий на спинке дивана Засранец начал громко пыхтеть и прямо раздуваться на глазах. Взгляд разноцветных глаз выражал глубокую ненависть. Особенно оранжевого. И в тот момент, когда Ленка появилась в дверях с чайником, прыгнул на мужика. Тот вскрикнул и вскочил из кресла.

- Господи, ты ж его кресло занял… - вырвалось у Ленки.

Она увела мужика в ванную поливать перекисью. Когда вернулись, кот лежал в кресле с прикрытыми глазами. И загадочно молчал. Больше попыток нападения не предпринимал. Зато когда мужик уходил, подарки от кота были обнаружены сразу в обеих кроссовках…

С тем мужиком у Ленки не сложилось. Вряд ли тут было дело в коте. Хотя, кот тоже доставлял. Впрочем, доставлял он не только этому, но и всем последующим, с которыми у Ленки тоже не сложилось. «Это кресло Себастьяна – в него лучше не садиться», - предупреждала всех потенциальных женихов Ленка. Обувь прятали в запирающийся шкаф. При этом, кот сторожил Ленкины вещи – сильно оцарапал мужика, переложившего с полки косметичку. Один из женихов не ложился спать, не забаррикадировав тяжелой тумбой открывающуюся вовнутрь дверь спальни: ожидание ночного нападения кота превратилось у него в фобию.

Временами Ленка злилась. Орала на Засранца. На какое-то время он переименовывался в Говнюка. Но потом Ленка отходила, и он снова становился Засранцем. В отсутствии посторонних он был вполне мил. И даже заботлив. Так она и жила с котом.

… Ленке было уже 36, когда Засранец исчез. В какой момент это произошло, она сама не поняла. Последний пятый этаж. Теоретически, мог и в окно сигануть. Или в дверь, когда выносила мусор. Но, зачем? Обычно на улицу его не тянуло. Весна, конечно. Но побеги по кошкам за Засранцем и в юности не наблюдались. Тем более респектабельный 8-летний кот. Уже через два часа Ленка дала ориентировки во всех чатах, обежала по мартовской жиже район – расклеила объявления на столбах. Сулила вознаграждение.

- Кризис среднего возраста, - махнул рукой сосед. – Вернётся. Сам два года назад уходил. Бывает.

И кот вернулся. Не прошло и трех дней, как раздался звонок в дверь. У порога сидел Засранец. Даже не особо грязный и с ужасно довольной мордой. Едва Ленка открыла дверь, как он прошмыгнул внутрь и помчался на кухню. Но пришёл он не один – что логично, ибо не сам же кот звонил в дверь. На лестничной клетке стоял блондин средних лет. Лицо его было поцарапано, а куртка и штаны заляпаны грязью. В руках он крутил на ремешке брелок от автомобильной сигнализации.

- Господи, это он вас так? – запричитала Ленка. – Заходите, я вас перекисью протру. И вот салфетки… И конверт сейчас принесу!

Мужчина внимательно посмотрел на Ленку и аккуратно перешагнул через порог в мокрых, но явно дорогих полуботинках.

- Да я не…. - начал было он.

В этот момент он встретился взглядом с высунувшемся из кухни котом. Тот пристально, но как-то успокаивающе смотрел человеку прямо в глаза. Как будто говорил: «Расслабься и забудь». Дальше было как в классической мелодраме. Сначала они незаметно почти час проболтали стоя в прихожей. Потом Герман остаться пить тот самый китайский чай. Дальше он сел в знаменитое кресло. В доме так давно не было посторонних, что Ленка совсем забыла. Вспомнила она лишь когда в дверях гостиной возник Засранец. Ленка уже была готова на него прикрикнуть, как увидела, что Застранец не пыхтит. Он молча прошёл мимо гостя, едва потершись об его ноги. Вскочил на диван и растянулся там.

… Через полтора года у Ленки с Германом была свадьба. Потом двойня. И на всех годовщинах, днях рождения, гостям Ленка рассказывала историю знакомства:

- Себастьян сбежал. Герман тут недалеко жил. Увидел кота на улице, вспомнил объявление. Ловил, ловил. Получил лапой по морде. В грязи извозился, но доставил!

Гости цокали языками, произносили набор стандартных пошлостей про судьбу и браки на небесах. Герман и Себастьян при этом помалкивали, разве что довольно переглядывались.

Прошло много лет. Двойняшки учились уже на третьем курсе. Застранец давно умер. На очередном застолье Ленка как пасхальную историю описывала знакомство с мужем. Почти все присутствовавшие, слышавшие её не один раз, умиротворенно ковыряли вилками, готовясь к традиционному уже тосту за Кота судьбы.

- Да не так всё было, - неожиданно раздался голос Германа.

Все посмотрели на него. Даже дети оторвались от смартфонов.

- Не читал я никаких объявлений, - начал Герман. – Приехал с работы, припарковал машину. Выхожу. Хочу домой пойти. И тут подбегает ко мне огромный кот и начинает тереться у ног. Отодвинул его аккуратно, а он опять. И тут я уронил брелок от машины. А кот этот брелок хвать зубами и рванул. Деваться некуда – рванул по месиву за ним. Два раза падал так, что мордой по асфальту – оттуда и царапины. Квартала два бежал. Кот к какому-то подъезду. Там в этот момент заходили – дверь раскрыли. Кот в дверь, а я за ним. Он добежал до пятого этажа. Бросил брелок на пол. А сам сел под дверью в квартиру. Лапой её скребет, да на меня оборачивается. Тогда, я понял, что надо позвонить в дверь…

- Погоди, а почему ж ты раньше никогда не рассказывал? – у Ленки на глаза навернулись слёзы.

Герман пожал плечами:

- Мне показалось, он не хотел это афишировать.

© Алексей Боярский

Старушку Петровну блаженной считают:
Она день за днём утверждает всерьёз,
Что письма от Васьки читает и тает,
Ведь письма всегда пробирают до слёз!

Приходят они прямиком на мобильный!
Ответить нельзя - сразу надпись 'запрет'.
Сперва удивилась сильнее чем сильно,
Тем паче, ведь даже и номера нет!

А есть только имя 'Василий Небесный'!
Небесным теперь стал котяра земной!
Семнадцать годков был дружком расчудесным!
Да он и сейчас бесконечно родной...

Он пишет, что Рай - симпатичное место,
Но, всё же, в шкафу было лучше всегда!
Что кошек там много, но вовсе не тесно,
Что там ни к чему ни вода, ни еда.

Что ангелы там белоснежные ходят -
Точь-в-точь, словно люди, но ярче, светлей.
Что он там по тихим окрестностям бродит
И ни холодней каждый раз, ни теплей.

Покой отовсюду чарующий льётся -
Дремотная нега коснётся волной,
Но в памяти Васька обратно вернётся,
Туда, где бумажку гонял, как шальной!

Туда, где частенько от веника бегал
И видел в окно интересный свой двор!
Пред веником меркнет дремотная нега!
Какой там возвышенный ангельский хор!

Желает ей Васечка носик не вешать,
Приветы душевные передаёт!
Держись, мол, бабуля, ты ж крепкий орешек!
Ни шагу назад - только полный вперёд!

Она показала бы письма кошачьи,
Да те исчезают минут через пять.
Ну что ж, знать положено так, не иначе,
Но люди её не стремятся понять.

А просто всем скопом блаженной считают,
Но мальчик один грустно предположил,
Что бабка сама сочиняет их втайне,
Скучая о том, кто бок о бок с ней жил...

Школа-семилетка, или, как тогда называли, «неполная средняя», пряталась за аллеями вековых лип и берёз с грачиными гнёздами на вершинах. С утра, к девяти, с шумом и гамом подходили сюда мальчишки из дальних деревень - Костеневки, Липок, Борзыни, Яндовой. После уроков начинались долгие городошные сражения, игры на волейбольной площадке, беготня. И вот этот налаженный школьный быт сразу изменился. Началась война.

Быстро пустело теперь школьное здание. Старшим хватало отцовской работы дома, младшие побаивались поздно возвращаться одни и тоже быстро складывали портфели и сумки. Мы с братом смотрели, как запирает школу техничка тётя Дуня, а потом садились на порог дома и ждали мать, которая уходила в какую-нибудь деревню менять вещи на продукты.

Быстро надвигались осенние сумерки.

Мне навсегда запомнилась эта молчаливая темнота, домик у закрытой, вымершей школы и во все стороны – одинаковая непросветная темень – ни огонька, ни отблеска звезды.

Вот в такую осеннюю ночь, когда мать только что загасила керосинувую лампу, что-то глухо стукнуло в сенях у двери. Мы подняли головы, но за дверью было тихо.

- Кто там? – спросила мать.

Молчание. Взяв лампу, мать с опаской тронула дверь. Из-за её спины я заглянул в открывшийся проём. На полу, прижавшись к половице и подобрав под себя лапы, замерла огромная серая кошка. Длинная дымчатая шерсть на её боках свалялась, тут и там нацеплялись репейники и колючки, а глаза при свете лампы сверкали недобро. Или так мне казалось.

- Приблудная, - сказала мать. – Из Вязников, наверное. Кормить-то теперь нечем – вот и уносят хозяева в лес… Нам-то она тоже не годится – вон какая громадина! Такая сколько съест!

Кошка, видимо, измучившаяся в поисках человеческого жилья, не двигалась – как замерла в углу, так и лежала с подобранными под живот лапами.

- Что с тобой делать? – усомнилась мать. – Нет, всё-таки гнать придётся… Велика… Да и не бешеная ли? Вон как глазищи горят…

Надо сказать, что у нас совсем не было кошки, и частенько, засыпая, мы слышали мышиные игры за обоями у своей кровати.

- А может, оставить? – вслух размышляла мать. – Может, прокормится? Если не ленивая – мышей тут вдоволь… А?

И мать взяла в руки мешок и накрыла им гостью. Та не сопротивлялась. Через пятнадцать минут, вымытая в тазу и расчесанная редким гребнем, кошка юркнула на печку и спряталась там за грудой старых валенок.

Гостья оказалась на редкость самостоятельной и практичной. Лишь изредка для приличия лакала она подбеленные щи из баночки. В основном же добывала пропитание собственными силами.

Утром, когда мы просыпались в выстывшей избе и выходили на крыльцо, у завалинки уже была выставлена коллекция лесной мелочи: тут и чёрные кроты, и мыши, и рыжие крысы, и даже юркие землеройки. Кротов и землероек она никогда не ела, а ловила, видимо, только из развлечения. Мышей же ловила мастерски и помногу. Мать, ворча, каждый раз зарывала лопатой эти кошачьи излишки. Дома же добытчица превращалась в обычную ласковую кошку – мурлыкала на коленях, подставляла ухо или просто грелась на печке.

Следующим летом стало особенно голодно. Давно кончились все прошлогодние запасы, до нового урожая было ещё далеко, разная живность в деревнях повывелась. Да и какой хозяин будет переводить скотину в середине лета?

Брат быстро сдавал. Да и я частенько просыпался с головокружением и головной болью и снова ложился, дожидаясь, когда вернётся с уроков мать. Одряхлевший фельдшер, заглянув к нам, начал было писать на бумажке какой-то рецепт, но потом махнул рукой и направился к двери:

- Да что там эти порошки… Соку морковного бы им надо… А может, и не соку – чашку бульона мясного.

Он опять махнул рукой – у него тоже было двое сыновей, и они тоже давно не видели этого самого бульона.

Мать ещё раз перерыла шкаф и сундук. Всё, что поценнее: часы, отцовские костюмы, швейная машинка, было уже выменяно на продукты. Вернулась она поздно и, видно, ни с чем.

А утром случилось непредвиденное. Когда мать по обыкновению растапливала печку, ворча и что-то прикидывая про себя, наша серая кошка показалась в дверях. В зубах у неё билась рябая птица.

- Ишь ты, ловит… - посмотрела на добычу мать. – Мышей, что ли, мало тебе? За птиц принялась! Вот я тебя за ухо оттаскаю – будешь знать! Постой-ка! А ведь это куропатка! Отец их раньше штук по шесть приносил с охоты!

В этот день мы с братом с удовольствием ели бульон из куропатки, ели ложка в ложку, присматривая друг за другом, соблюдается ли справедливость при делёжке порций.

И так повторялось регулярно, через день: мать растапливала русскую печку, в дверях появлялась наша серая кошка и бросала у порога бьющуюся живую птицу.

Видимо, в выводке было двенадцать куропаток, потому что двенадцать раз повторялась эта история, и двенадцать раз мы с братом получали порции дымящегося вкусного бульона, блестевшего жёлтыми звёздочками жира.

Мне и сейчас кажется, что то трудное лето мы пережили с помощью приблудившейся охотницы-кошки. Ну а дальше пошло проще: получили вести от вышедшего из окружения отца, на вскопанной целине у нашего домика созрел первый урожай, появилась и корова Ветка. Вместе с нами порцию парного молока получала теперь дымчатая кошка. Она долго жила у нас – всю войну.

Я многое перезабыл из тех далёких дней. Вот не помню – как мы звали эту кошку – Мурка? Машка? Но историю с куропатками я помню как сейчас и рассказал её, не прибавив ни одного лишнего слова.

Автор – Ю. Ерофеев.

Утром 8 мая выхожу на дачный двор. На земле сидит знакомая кошка (полудикая), а перед ней мёртвая мышка, и тихонько мяукает. Всем видом показывает, что она хорошая, что мышей уничтожает. Я насыпал ей кошачьего корма, ведь надо же поощрять мышеловку. Вернулся минут через 15. Ни кошки, ни корма, ни мышки уже не было. Видимо, потащила к другим соседям хвастаться добычей...

В начале семидесятых годов прошлого столетия наша семья из бараков переехала в новый пятиэтажный дом, мне тогда восемь лет было. Все люди новые незнакомые. Однако наше детское внимание сразу же привлекла семья, что жила на первом этаже в последнем подъезде. На первый взгляд, это была обыкновенная пожилая семейная пара, особенным было то, что переехали они в новую квартиру с тремя котами. В то время бытовало мнение, что коты привязываются к дому, а не к хозяевам, поэтому никто с собой котов на новое место не привозил, их передавали «по наследству» со старой квартирой.
Люди обживались, и постепенно наш небольшой райончик из трёх домов- близнецом начал «обрастать» бездомными котами. Все эти несчастные, уже кем-то выброшенные, животные каждое утро, обед и вечер собирались у последнего подъезда, где «кошкины» дед с бабкой, так мы дети называли пару, приехавшую с тремя котами, регулярно всех кормили. Взрослые возмущались, а дети с любопытством наблюдали за кошачьими собраниями. Как-то раз, набравшись смелости, подошли мы к «кошкиному» деду, когда он сидел на лавочке, попыхивая папироской, и гладил своего большого рыжего кота.
- Дедушка, а почему Вы всех котов кормите? – спросили мы.
- А как их не кормить? Они ведь тоже, как и вы, есть хотят, - ответил дед, немного помолчал, потом добавил, - они мне на войне жизнь спасли.
- Как спасли? Коты спасли? – удивлённо загалдели мы.
Дед не спеша прикурил новую папиросу, внимательно посмотрел на нас, а затем начал свой рассказ.
Давно это было, вас тогда ещё и на свете не было. Шла война, я лётчиком был. В одном из боёв подбили немцы мой самолёт, я хоть и ранен, но всё же успел выброситься с парашютом. Приземлился в лесу, на территории, захваченной фашистами. Идти толком не могу, нога прострелена, крови много потерял. Что делать? Раскрыл планшетку, сверился с картой. По карте выходило, что недалеко деревня должна быть. Пополз я туда. Думаю, только бы добраться, а там люди свои, советские – помогут.
Полз да полз, превозмогая слабость и боль, жить то хочется. Наконец вроде дополз. Кое-как выбрался из кустарника на пригорок, гляжу – а деревни-то нет. Сожгли деревню фашисты, только печи да трубы стоят. Страшно глядеть было, мёртвая деревня. Куча обгорелых брёвен, черепков и трубы, трубы. Только закопченные трубы да чёрные остовы печей, будто живые покойники.
На дворе осень, темнеет, ветер, да и дождь начал накрапывать, холодно, сыро, нога болит. Гляжу, а чуть поодаль, на взгорышке старая ветряная мельница стоит. Только она и уцелела. Пополз я к ней, всё-таки крыша. Добрался. Из последних сил, подтягиваясь на руках, вполз по поскрипывающим ступеням, рукой толкнул дверь, перевалился через порог – и всё, мрак, потерял сознание.
Ночью пришёл в себя, открыл глаза, кругом темно, а в темноте какие-то зелёные точки передвигаются… много зелёных точек. Сперва подумал, что это от слабости. Знаете, когда сильно ударишься головой, так искры из глаз сыплются и зелёные круги в глазах пойдут… вроде этого. А потом пригляделся, оказывается это кошки! У кошек же в темноте глаза светятся. Много кошек, видно все, что жили в сожжённой деревне, все сюда перебрались.
Наступило утро, затем день, а я всё лежу и думаю, надо отсюда как-то выбираться, а то помру здесь с голоду. Вдруг, слышу вдали голоса. Обрадовался, думал, люди в деревню возвращаются, уже и кричать хотел, да что-то меня остановило. Прислушался, а речь-то не наша, не русская. Затаился, немцы идут, отряд карателей, они ходили партизан искать, не нашли и теперь возвращаются обратно. Впереди шагал толстый здоровый фельдфебель. Снова пустился холодный дождь. Увидали немцы мельницу и повернули к ней, укрыться от дождя.
«Вот и пришёл мой последний час», - подумал я тогда, достал пистолет, - «хоть скольких-то фрицев, да уложу, а последнюю пулю – себе, чтоб не мучиться».
Вот уже фельдфебель ступил на лесенку, жалобно заскрипели старые ступеньки под его тяжестью, кулаком ударил по дверям, двери распахнулись.
«Сейчас, как переступит через порог, надо стрелять», - решил я, держа палец на спусковом крючке, но не успел. Едва фельдфебель шагнул за порог, как вдруг дикий кошачий вопль просверлил уши. Тут же все кошки взвыли разом, как по команде на разные голоса со всех сторон. Перепуганный фриц замер на месте, дико вращая глазами и открыв рот. Но это было ещё не всё. Чёрный большущий кот, что все время сидел под стрехой, насупленный и злой, сверкая зелёными глазищами, в то же мгновенье сверху спрыгнул на немца, как чёрный дьявол, раздирая когтями жирную физиономию фрица.
Не ожидавший нападения фельдфебель вскрикнул, отшатнулся и, потеряв равновесие, кубарем скатился вниз по лестнице к ногам опешивших солдат. Немцы ушли, не пытаясь больше зайти в опасное помещение.
А ночью пришли наши партизаны и забрали меня в лес.
Вот так и спасли кошки мне жизнь.
Дед замолчал и достал из пачки очередную папиросу, а мы стояли и смотрели на мирно дремавших возле него кошечек уже совсем другими глазами.

Низкий поклон всем тем, кто погиб на полях сражений, защищая землю от немецко-фашистских захватчиков; всем, кто не жалея здоровья и сил ковали нашу Победу в тылу.
Всех живущих на постсоветском пространстве поздравляю с Великим Праздником – ДНЁМ ПОБЕДЫ!!!

© Виктория Талимончук