Было это лет пятнадцать назад. Я, тогда еще студент, лежал в больнице с фурункулезом. В палате нас было пятеро – старик, двое мужчин, парень и я. У старика ничего серьезного не было, и он отводил душу в разговорах с врачом, потому больше никто не имел особого желания слушать его старческие разговоры. Парень, лет пятнадцати, после операции с осложненным аппендицитом заигрывал с молоденькими медсестрами и подолгу пропадал где-то, приходя по ночам и будя всю палату. Но парень он был неплохой и мог отдать последнее, что у него было тому, кто попросит. Шов его никак не заживал и гноился. Поэтому его еще держали в палате. Мужчина, лет сорока, с раненой ногой, целые дни увлекательно рассказывал разные истории, особенно о том, как он ловко воровал одежду из магазина. Другой мужчина, того же возраста, и тоже с ногой, которую он наколол на работе и сильно запустил, был молчалив и грустен. Он чуть не плакал из-за того что теперь потеряет работу, которую он так долго искал. Обычно он весь день лежал, уткнувшись в подушку, или смотрел в потолок. Иногда из деревни к нему приезжала старенькая мама, которую он стеснялся, и она быстро уезжала, оставив неизменную бутыль молока, которое быстро скисало и начинало плохо пахнуть. Я никогда не видел, чтобы он пил это молоко. Мне кажется, он его просто выливал.
У меня заживление после операции шло не быстро. Время от времени приходилось ходить на мучительные процедуры. Читать не хотелось, да и не было сил. Читать я начал лишь немного окрепнув. Но к нам в палату заходил еще и шестой пациент. Это был интеллигентный мужчина лет пятидесяти, который с первого взгляда вызвал у меня симпатии. Я уже не помню, как его звали, кажется, Юрий Иванович. Пока я не мог читать, единственной моей отдушиной были разговоры с этим человеком. По его словам, он несколько лет назад перенес онкологическую операцию, и время от времени проходил какие-то процедуры. Он уходил на выходные домой, а потом и вовсе перестал ночевать в палате, когда срочно понадобилась койка. Но он успел рассказать мне удивительную историю, которая запала мне в душу и которую я вспоминаю теперь все чаще и чаще…
Было это на вторую или третью ночь после операции. Я почему-то все эти дни очень сильно хотел пить. Особенно усиливалась жажда по ночам. У старика была банка смородинного варенья, и я попросил его угостить меня, чтобы смешать варенье с водой и утолить жажду. Старик, конечно, поделился со мной и начал нашептывать мне какие-то молитвы против жажды. От молитв и заговоров разговор каким-то образом зашел о рае, о Боге, и чем-то еще, что волнует болящих и терпящих. Потом старик заснул, а Юрий Иванович, который всегда допоздна слушал радио, поделился со мной одной историей.
Но прежде, он вдруг спросил меня шепотом, потому что все уже спали:
– А ты видел что-нибудь во сне во время наркоза?
– Да нет, неопределенно ответил я, – смутно припоминая все-таки какие-то разрозненные картинки, что-то вроде обрывков слов или смеха.
– А я ведь однажды побывал в раю, как раз во время наркоза, когда делали операцию – улыбнулся Юрий Иванович. – А что, кто его знает, ведь я был между жизнью и смертью, мне потом это и врачи сказали.
И он начал рассказал мне то, что он видел, когда находился под наркозом во время операции.
– После того как я заснул, – начал Юрий Иванович, – я увидел ярко-белое существо с крыльями. Успел подумать, что все, отдал Богу душу и вижу ангела небесного. Существо это я видел не ясно, как бы в тумане. Ангел как будто вел меня куда-то. И вдруг он исчез, а я увидел, вот тут уже ясно как наяву, какую-то незнакомую местность.
Эх, какое блаженное чувство я испытывал при этом! Конечно, это можно объяснить влиянием наркоза, но ничего подобного в жизни я больше не чувствовал. Было лето, тепло, казалось, что вечер. Под ногами я заметил как будто рельсы со старыми потемневшими деревянными шпалами, густо заросшими травой и кустарником. Я медленно пошел по едва различимым в темно-зеленой густой растительности шпалам. Поодаль я увидел что-то вроде садов с плодовыми деревьями, но тоже в заброшенном виде. Кругом было тихо, по близости не было ни души. Я вдруг вспомнил, что видел это место однажды в детстве, когда мы шли куда-то с мамой. Этот эпизод почему-то всегда был в моей памяти. Ничего другого из того дня я не помнил. Но вот это место, лицо молодой мамы, свежая зелень, старая железная дорога, время от времени возникали в моей памяти. Не знаю отчего, но в тот день я был счастлив какой-то блаженной детской безмятежностью. И никогда больше я уже не был в этом месте и не был так безмятежен как в тот вечер. И вот теперь я узнал это место. Вдалеке я увидел маленький деревянный домик, с покосившейся крышей, утопающий в зелени дикого сада. Кажется, там были яблони, густо усеянные небольшими красными яблоками, вишни и что-то еще, сейчас уже точно не помню. И вдруг я услышал как будто тихий голос, который звучал лишь в моем мозгу. Или это был даже не голос, а некое откровение, которое я вдруг почувствовал и понял. Я понял, что мне надо идти в этот маленький, заросший по самую крышу яблонями домик. Там я найду тех, кто больше всего любил меня в этой жизни и того, кого больше всего, искреннее любил я сам. И там я останусь навсегда. И это есть рай. И я медленно пошел в сторону домика, едва пробираясь сквозь густые заросли деревьев, трав и кустарников. И вот я ступил на порог домика и в нерешительности остановился на пороге перед старенькой обшарпанной дверью. Я знал, что она не заперта и стоит мне открыть ее, как я увижу …
Но кого, кого я там увижу? Я подумал, что, наверное, увижу своих родителей, маму или папу, а может быть кого-то еще из своих близких родственников. Я осторожно приоткрыл дверь. Показалась маленькая комнатка, уставленная старыми шкафами с книгами. Внутри никого не было видно. Я медленно ступил за порог и тихонько затворил дверь. И вдруг я услышал как будто легкий шорох и заметил, что легкая тюлевая занавеска, висевшая на окне, едва колыхнулась. В следующую секунду я ощутил легкое прикосновение к моей ноге.
Это была кошка. Я вспомнил, что ее звали Лялька. Лялька была трехцветная – с рыжими, черными и белыми пятнами. Когда кто-нибудь приходил ко мне в гости то всегда говорили одно и тоже, что трехцветные кошки приносят счастье и богатство. Тогда я почему-то расценивал это как издевательство, ведь я жил очень бедно, буквально в нищете. Но кошку я очень любил. Она очень долго жила со мной, когда я был в свое время совсем один. Она ждала меня, как и раньше, в той жизни, сидя на окне … Я вспомнил, что когда я потерял родителей и еще не был женат, я пожалел и подобрал уличную кошку. Она сама меня выбрала. Кошка, наверное, чувствовала, что я жалею ее. Когда я шел с работы, она всегда появлялась откуда-то и начинала тереться о мои ноги и бежала за мной до двери моей квартиры. Я все чаще пускал ее к себе и кормил. А потом решил оставить эту кошку себе и странно, она никогда не просилась больше на улицу, ей хорошо было дома, со мной. Я очень поздно возвращался с работы, долго добирался усталый и разбитый, но всегда знал, что есть друг, который встретит меня у порога. Я очень любил Баха и в редкие часы отдыха я наслаждался музыкой, а на коленях у меня устраивалась кошка. И это были часы блаженства, и какого-то безмятежного спокойствия, которые никогда больше не повторились в моей жизни. Потом была женитьба, дети, но вот этого чувства… Юрий Иванович на какое-то время замолчал. Потом продолжил.
– Я увидел на столе пластинки Баха. Я поставил одну на проигрыватель и присел на кровать. Кошка заскочила ко мне на колени и замурлыкала. Слезы навернулись на мои глаза. Я подумал о родителях, о жене, о моих двух дочерях. С кем они сейчас, подумал я, и где обретут свой рай или… Я подумал о том, что дети это большая обязанность, долг. Как мы боимся за них, как лелеем, но потом они забывают нас или мы становимся обузой для них. Быть может поэтому я не увидел своих родителей … Быть может они обрели свой рай совсем в ином месте. Кого мы по-настоящему любим, и кто искренне любит нас, вот в чем вопрос. И вдруг я почувствовал, что что-то не так. Нет, нет, подумал я, этого не может быть. Я не могу здесь оставаться. И вдруг я ощутил чувство, которое бывает, когда вдруг понимаешь, что ты во сне. Когда ты еще видишь что-то, но понимаешь, что этого не может быть. И все исчезло … Ах, как я потом корил себя за это. Может быть, если бы не это секундное волнение, не это колебание мысли, не это «не может быть».
Это, наверное, смешно, но я долгое время потом чувствовал себя предателем. Зачем я захотел вернуться? Вот что не давало мне покоя. Юрий Иванович замолчал и отвернулся к обшарпанной больничной стене. Больше я никогда не видел этого человека. Но его рассказ запал мне в душу и я все чаще и чаще вспоминаю его. Кого мы увидим там, на пороге своего домика? И будет ли он? Заслуживаем ли мы этого? И что такое любовь? Инстинкт, долг, привычка, необходимость? И кого мы любим, и любит ли кто-нибудь нас? Задумайтесь, искренна ли эта любовь.